Ведьмин род - Марина и Сергей Дяченко

– Особенно если учитывать, что мой заместитель – ваш человек, – проговорила Элеонора с отвращением.

– Наш человек, – мягко сказал Клавдий. – Один из нас. Наши коллеги, погибшие на улицах Вижны, и Одницы, и Ридны, могли бы тоже претендовать на высокие посты, бороться за власть и карабкаться в кресло. Но они предпочли умереть, защищая город от ведьм… я там был, кстати, в «ведьмину ночь». А вас с Оскаром не было.

– Вы так говорите – «вас с Оскаром», – губы Элеоноры брезгливо дернулись, – будто мы супружеская пара или эстрадный дуэт… А у нас нет ничего общего. Я предпочитала бы держаться от этого человека подальше.

– Что он вам предложил?

– Финансирование, – бросила Элеонора, как вызов. – Вы прекрасно знаете, что мой округ несправедливо обделен во всех смыслах, к нам идут служить одни неудачники…

– …И это ранит ваши амбиции?

– Амбиции ни при чем, я не могу делать свою работу как положено…

– И поэтому шлете в Вижну фальшивые донесения? – Клавдий вытащил бумажную папку из недр стола. – В которых одни и те же ведьмы берутся на учет по три раза?

Элеонора обреченно посмотрела на документы в его руках.

– Мне не хватает людей, – сказала, будто признаваясь в постыдном. – На лучшей винодельне, в туристическом районе, ведьма сидела на кассе и оставляла насос-знак на чеках. Ее выследили… не смогли взять! Она ушла! И где появится опять?! Не хватает людей, нет оперативников… При этом Соня со своим бешеным напором добиваться преференций… Сколько раз я просила обратить внимание на мою проблему?! Никто не хочет служить в таких условиях…

– Зачем же вы так страдаете? – удивился Клавдий. – Шли бы в отставку, да и дело с концом.

– Я имею представление о долге, – сухо сказала Элеонора. – Возвращаясь к вашим словам… наши коллеги, погибшие на улицах Вижны, отлично бы поняли, что я имею в виду.

– Они бы не поняли, Элеонора. Вы затеяли междоусобицу внутри Совета в тяжелое время, когда так важны единство и доверие…

– Никогда не было ни единства, ни доверия в Совете! – Элеонора вскинула острый подбородок.

– Вы ошибаетесь, – доверительно сказал Клавдий.

Они молчали несколько минут. Элеонора сделалась совсем белой.

– У вас очень короткое «никогда», – он печально покачал головой. – А я сижу в этом кресле тридцать пять лет…

Он сделал паузу. Элементарный факт, всем известный, принимался кураторами как данность, а ведь самому старшему из них, Елизару, не исполнилось и шестидесяти. Достаточно было призадуматься на секунду и спросить себя: а кем, собственно, должен был быть человек, стоящий тридцать пять лет во главе Инквизиции Вижны?!

– …и состав Совета менялся на моих глазах, будто ландшафт с наступлением осени и приходом весны. Я помню заговоры, после которых оставался в кресле только я, все остальные куда-то исчезали. Я помню дни трогательного единодушия, когда кураторы сидели с прямыми спинами, как первоклассники за партой. Я помню времена, когда я мог указывать, что им съесть на завтрак, и никому бы в голову не пришло ослушаться…

У Элеоноры дернулся уголок рта. Она торопливо прикрыла его кончиками пальцев; никогда прежде Клавдий не видел у нее нервного тика.

– То есть вы хотите полного контроля над Советом, – пробормотала Элеонора. – Диктатуры.

– Чего я хочу, – сказал Клавдий, – я объясню чуть позже.

* * *

Нет, она не устала. Нет, песня, звучавшая в ее ушах, не затихла и не отдалилась. И туман был по-прежнему здесь, тыкался ей в щеки, в шею, как собачонка, будто приглашая танцевать дальше. Но Эгле остановилась и перевела дыхание.

Близился рассвет. Мигал желтым огонь светофора, разгорался – и угасал. Этот ритм шел вразрез с ритмом песни в ее голове. Мигающий желтый огонь на перекрестке. Он о чем-то напоминал. О ком-то.

Потянуло холодным ветром. Эгле съежилась, по рукам и спине побежали мурашки. Она огляделась вокруг, будто пытаясь понять, как здесь оказалась – на крыше трехэтажного особняка, подобно горгулье. На самом краю пригорода, где рукой подать до поросших лесом гор.

Желтый цветок распускался и угасал в темноте.

Она поняла, что не знает, как спуститься на землю. Закусив губу, собрав в кулак оставшееся самообладание, повернулась и побежала обратно – как очумелый трубочист, если бы только трубочисты могли совершать многометровые прыжки с крыши на крышу. Чтобы справиться с паникой, внушила себе, что просто вышла прогуляться, подышать воздухом, немного пройтись. Наконец отыскала пожарную лестницу, спустилась на землю, наспех окуталась мороком (не поздно ли?) и потрусила, как на утренней пробежке, боясь пропустить нужный переулок…

Двадцать вторая пригородная.

Дверь в дом так и стояла приоткрытой. Эгле скользнула внутрь, повернула ключ в замке, привалилась спиной к двери и сползла на пол – всё.

Нет, она никому об этом не расскажет. Это ее личная война и ее собственная победа. Мартину не надо это знать, Клавдию тем более. Эгле не будет об этом помнить, не будет смотреть на горы, будь они прокляты…

На ватных ногах она прошла на кухню и успела заварить себе чай, когда на улице за забором остановилась машина. Эгле насторожилась: хлопнула дверца. Скрипнула незапертая калитка. Потянуло липким, цепенящим сквозняком. Инквизиторы. Патруль. Прямо здесь.

* * *

Мартина встретили у трапа, и только один из встречающих был инквизитором, администратором Дворца, Мартин узнал его.

– Пожалуйста, куратор, следуйте за нами…

– Куда, простите? – вежливо осведомился Мартин.

– В центральный госпиталь. – Его провожатый удивился, он был, оказывается, уверен, что Мартин в курсе своих ближайших планов. – Вас уже ждут.

– Я не жалуюсь на здоровье, – сказал Мартин. – И сию секунду направляюсь во Дворец Инквизиции.

– Но у меня приказ, – пролепетал сопровождающий. – Я очень прошу не подводить меня, куратор. Вы можете позволить себе неповиновение, но я-то нет…

Откуда он знает, подумал Мартин и тут же сообразил, что «неповиновение» в устах его собеседника означает всего лишь отказ от непрошеного обследования.

– Это совсем ненадолго, – сопровождающий заглядывал ему в глаза. – И ехать недалеко. Там все ждут, люди, аппаратура… пожалуйста, войдите в положение!

Мартин перезвонил отцу – по официальному каналу.

– Если вы явитесь, не заезжая в госпиталь, куратор, – сказал Великий Инквизитор в трубке, – вы просидите в приемной до вечера. Или до завтра.

Он приготовил мне клистир в наказание, угрюмо подумал Мартин.

Его привезли в госпиталь рядом с аэропортом и сразу, минуя регистратуру, переодели в больничную рубаху и уложили в трубу огромного медицинского сканера. Он лежал там, как в гробу, совершенно неподвижно, слушая щелканье и жуткий стук, и неожиданно для себя уснул. В его сне была дорога под снегом, среди гор, где он засыпал за рулем, и Эгле трясла его за плечо: «Проснись!»