Дело не в генах. Почему (на самом деле) мы похожи на родителей - Оливер Джеймс

По такому сценарию обычно действовал старший брат, пока однажды вечером, особенно подавленный и пьяный, не забил человека ногами насмерть. Свидетели слышали, как он называл его именем своего отца: мысленно он бил мучителя из своего детства. Тем не менее психиатры признали его вменяемым, он предстал перед судом и был приговорен к пожизненному лишению свободы. Он стал одним из 80 % заключенных, имеющих как минимум одно психическое заболевание{175} (старый спор о преступниках давно закончен: сумасшедший не значит плохой; это в некотором роде противоречит знаменитой и оскорбительной фразе Маргарет Тэтчер по поводу преступной психологии: «Виноват преступник, и только преступник»).

Если бы мой пациент был старшим ребенком в семье, не сомневаюсь, что жертвой насилия стал бы он. Однако он страдал сильным тревожным расстройством, а также идентифицировал себя с травмой отца. Это пример разного влияния различных степеней и видов плохого обращения.

Комбинации видов плохого обращения причиняют более сильный вред{176}, чем один вид, но где присутствует один, там обычно есть и другие. Физическое насилие часто сочетается с эмоциональным и сексуальным насилием или небрежным отношением. В вышеописанном случае выяснилось, что мать страдала послеродовой депрессией в течение года после рождения старшего брата. Она пришла в себя к моменту рождения моего пациента. Вероятно, его старший брат стал более уязвим для насилия со стороны отца из-за депрессии матери.

В целом, когда взрослых просят взглянуть на свое детство, масштаб плохого обращения, которое они вспоминают, позволяет с высокой долей уверенности предположить, насколько они больны психически. Во время всестороннего исследования негативного детского опыта (НДО) 17 000 американцев из среднего класса оценивали себя в восьми категориях плохого обращения в детстве, включая сексуальное, физическое и эмоциональное насилие{177}. Общая оценка негативного детского опыта соответствовала количеству категорий плохого обращения, с которыми участник, по его мнению, сталкивался.

Треть респондентов (скорее всего, это число было завышенным, так как значительная часть взрослых подавляет в себе память о плохом обращении отчасти из-за детского стокгольмского синдрома, отчасти из-за болезненности воспоминаний) набрали 0 баллов – по их словам, с ними обращались хорошо. Остальные две трети столкнулись как минимум с одним видом НДО. Из всей выборки каждый шестой испытал более четырех разновидностей НДО.

80 % тех, кто страдал депрессиями, познали в детстве как минимум одну разновидность НДО. Чем чаще люди получают негативный детский опыт, тем больше вероятность различных психических заболеваний. То же самое относится к галлюцинациям и расщеплению личности (дистанцированию от себя и других) и вредным привычкам, таким как курение, злоупотребление алкоголем, ожирение, употребление наркотиков и неразборчивые половые связи. Более половины причин попыток самоубийств приписывают НДО. Человек, столкнувшийся с пятью и более видами НДО{178}, в 193 раза чаще становится психически больным (распад личности), чем человек, не познавший НДО.

Каковы перспективы Джорджа по сравнению с его сестрой, с которой с рождения обращались лучше? Джил героически сражалась, чтобы начать заботиться о нем по-другому и компенсировать ущерб, нанесенный мальчику в раннем возрасте. В своей книге «Обстрел любовью» я поведал о многих матерях, изменивших поведение своих детей, в том числе 12-летних (см. совет 3 ниже). Я также привел в пример случай, когда ребенку поставили диагноз «аутизм», но его симптомы значительно уменьшились благодаря методу «обстрел любовью». Изменить эмоциональные настройки возможно, но это непросто. С тех пор как я получил первое письмо от Джил, она применяет «обстрел любовью» и, к моей радости, в основном справилась с истериками Джорджа. Но перспективы мальчиков вроде Джорджа не слишком радужны, если их мамы не стали обращаться с ними по-другому.

Десятки исследований показывают{179}, что дети страдающих депрессиями матерей имеют другой характер мозговых волн по сравнению с детьми, у чьих матерей нет депрессии. И это неудивительно, ведь если ваш отец или мать постоянно раздражены и не проявляют чуткости, как часто бывает во время депрессии, это отразится на характере мозговых волн ребенка. Воздействие плохого обращения на мозговые волны сохраняется и впоследствии. Взрослые, получившие травмы в детстве, имеют сниженную активность{180} в частях мозга, отвечающих за мышление и способность совершать действия. Из-за травмы ребенок как бы замораживается, становясь эмоционально холодным взрослым.

Травмированные в детстве взрослые могут быть высокоэффективными родителями, партнерами или профессионалами, однако у них может быть и другая сторона: такие люди иногда становятся беспомощными и требовательными, чувствуют себя глупыми и неэффективными, им приходится спрашивать других, что им делать, и даже пытаться стать похожими на других людей. В такие моменты они ощущают себя парализованными, зомби. Подобное происходит потому, что у них есть первичный повторяющийся опыт травмы, когда их игнорировали, не любили, нападали на них и т. д. Это лишь одно из многих открытий, предполагающих, что мозг приспосабливается к плохому обращению.

В ходе множества исследований были выявлены ненормальные уменьшения{181} или увеличения размера основных частей мозга у людей, в детстве столкнувшихся с насилием и пренебрежительным отношением. По сравнению с людьми, не пережившими плохого обращения, их мозг на 5–16 % меньше по объему в этих частях. Основная причина связана с кортизолом. Химические вещества, вырабатывающиеся при стрессе, ведут к потере нейронов{182} (клеток, из которых состоит мозг) или их недостаточному росту. Удивительно, что это не означает, что мозг одинаково работает во всех контекстах.