Сад чудовищ - Джеффри Дивер

Толстяк направился прямо к небольшой группе штурмовиков, беседовавших с дамой, которая стояла у фонарного столба, держа на красном поводке карликового пуделя.

Пол замер в нерешительности.

– Ну, не сбавляй шагу! – приказал ему немец.

Они почти прошли мимо, когда коричневорубашечники окликнули их:

– Эй вы, остановитесь и предъявите документы!

Двое коричневорубашечников перегородили им дорогу, один вытащил пистолет. Пол глянул на толстяка, и тот нахмурился.

– Документы? Ах, простите, майн герр, простите! Нас сегодня на службу вызвали, сами видите! – Толстяк показал на коробку. – Незапланированный заказ, да еще срочный.

– Документы надо всегда носить с собой.

– Нам тут близко, – вмешался Пол.

– Мы ищем крупного мужчину в сером костюме и в коричневой шляпе. Он вооружен. Видели такого?

Пол озадаченно посмотрел на штурмовиков и ответил:

– Нет.

В поисках оружия второй коричневорубашечник похлопал Пола и толстого немца по спине и штанинам, потом заглянул в портфель и вытащил «Мою борьбу». Пол отчетливо видел выпуклость, скрывавшую советский паспорт и рубли.

– Там ничего интересного, – поспешно заверил толстый немец. – Но я вот вспомнил, что документы у нас таки есть. В коробку загляните!

Коричневорубашечники переглянулись. Вытащивший книгу Гитлера засунул ее обратно, опустил портфель на асфальт и вскрыл коробку, которую держал Пол.

– Как видите, мы братья Бордо.

Коричневорубашечники захохотали, а толстяк не унимался:

– Дополнительная проверка не помешает. Для пущей уверенности захватите пару штук с собой!

Штурмовики вытащили несколько бутылок красного и замахали руками: все, мол, не задерживайтесь. Пол взял портфель, и они двинулись дальше.

Через пару кварталов немец показал на другую сторону улицы:

– Нам сюда!

Показывал он на ночной клуб, украшенный нацистскими знаменами и деревянной вывеской.

«Арийское кафе», – прочитал Пол и спросил толстяка:

– Да вы свихнулись?

– До сих пор я не ошибался, так ведь, дружище? Идем, место там безопаснейшее. Коричневорубашечников сюда не пускают, да и дороговат для них клуб. Если ты не избивал эсэсовцев и высокопоставленных партийцев, бояться нечего… Ты ведь не избивал?

Шуман покачал головой, неохотно проследовал за толстяком в клуб и тотчас понял, почему тот упомянул плату за вход. «20 долларов/40 марок» – гласило объявление.

«Ничего себе!» – беззвучно удивился Пол.

В «Дебонэйре», самом шикарном из нью-йоркских клубов, которые он посетил, за вход брали пять долларов.

Сколько денег у него при себе? Заплатить нужно половину того, что дал Морган. Но швейцар был явно знаком с сопровождающим Пола и пропустил их бесплатно.

Толстяк провел его в маленький темный бар, завешенный кинопостерами, заставленный антиквариатом, сувенирами, пыльными бутылками.

– Отто! – окликнул толстяка бармен и подал ему руку.

Отто поставил свою коробку на стойку и жестом велел Шуману последовать его примеру.

– Мы ведь об одной коробке договаривались?

– Приятель помог мне принести вторую коробку, в ней только десять бутылок. Получается, весь заказ на семьдесят марок.

– Мне нужна одна коробка. Я заказывал одну и заплачу за одну.

Пока немцы торговались, Пол прислушался к тому, что громко вещали по радио:

«…современной науке известно множество способов защиты человека от недугов, однако, если пренебрегать элементарной гигиеной, можно сильно заболеть. В связи с наплывом иностранцев в наш город появляется риск вспышки новых видов инфекции, поэтому соблюдение санитарных правил жизненно важно».

Видимо, переговоры закончились удачно для Отто. Он выглянул в окно.

– Эти там до сих пор рыщут. Давай пива выпьем. Можешь меня угостить.

Он заметил, что Пол косится на большой радиоприемник за стойкой. Другие посетители про гигиену не слушали, хотя громкость включили на максимум.

– Что, нравится бархатный голос нашего министра пропаганды? Впечатляет? А ведь недомерок недомерком! У меня полно знакомых на Вильгельмштрассе, в каждом здании рейхсканцелярии. За глаза его называют Микки-Маусом. Пойдем в другой зал, слушать не могу, как он бубнит. В любом берлинском заведении должно стоять радио и передавать наших вождей. Когда они выступают, громкость следует увеличивать, иначе ты преступник. Здесь приемник держат за стойкой, чтобы правила соблюсти. Настоящий клуб в подсобках. Кого предпочитаешь, мужчин или женщин?

– Что?!

– Мужчин или женщин, кого предпочитаешь?

– Я не намерен…

– Ясно, только раз уж нам придется ждать, пока коричневорубашечникам не наскучат поиски, и ты расщедрился на пиво, пожалуйста, скажи, на кого желаешь смотреть? На мужчин, танцующих в мужских нарядах, на мужчин в женских нарядах или на женщин в женских?

– На женщин.

– Ах, я тоже. В Германии гомосексуализм нынче считается преступлением. Но ты удивишься, сколько национал-социалистов проводят друг с другом немало времени и беседуют отнюдь не о политике правых. Нам сюда. – Отто раздвинул синий бархатный занавес.

Второй зал предназначался для мужчин – любителей дам. Они сидели за шатким плетеным столиком среди черных стен, украшенных китайскими фонариками, бумажными гирляндами и звериными головами, не менее пыльными, чем нацистский флаг, свисающий с потолка.

Пол протянул Отто панаму, и тот спрятал ее в карман.

– Спасибо!

– Ну а друзья на что? – кивнул Отто и огляделся по сторонам: где же официантка?

– Я сейчас вернусь, – пообещал Пол и направился в уборную.

Он ополоснул лицо, смыв кровавые подтеки, и с помощью лосьона убрал волосы назад. Теперь волосы казались короче и темнее, а Пол мало напоминал человека, которого искали коричневорубашечники. Из уборной он шмыгнул в служебную часть клуба и нашел гримерку. В глубине ее сидел мужчина, курил сигару и читал газету. Он и бровью не повел, когда Шуман макнул палец в баночку с гримом. Пол вернулся в уборную и замазал синяк тональником. Он умел накладывать грим: хорошие боксеры понимают, как важно прятать от противника свои раны и повреждения.

Шуман вернулся к столику, когда Отто жестами подзывал симпатичную темноволосую официантку. Та оказалась занята. Толстяк раздосадованно вздохнул, повернулся к Полу и пристально на него посмотрел.

– Итак, ты явно нездешний, потому что не знаком с нашей культурой. Я о радио. Еще о штурмовиках, которым, будь ты немцем, отпора не дал бы. Хотя говоришь ты прекрасно. Акцент едва уловимый. Ты не француз, не испанец и не славянин. Какой же ты породы?