Сад чудовищ - Джеффри Дивер

Сидя в кресле, полковник развернулся и выглянул в окно. Он чувствовал себя командиром, который понимает, что наступающий враг обязательно нападет, однако не ведает, когда это случится, с применением какой тактики, где встанут ударные отряды и с какой стороны они двинутся в обход.

Тот командир также понимал, что битва имеет решающее значение, что на кону судьба армии, если не всей страны.

Сложности положения Эрнст не преувеличивал. Просто он знал о Германии такое, о чем догадывались и могли сказать вслух немногие. Он знал, что у власти Гитлер долго не продержится.

Фюрер нажил слишком много врагов и в Германии, и за ее пределами. Он был Цезарем, он был Макбетом, он был Ричардом. Когда его безумие исчерпает себя, его изгонят или убьют, или он сам себя убьет (вспышки гнева у него дышат безумием), образуется гигантская лакуна, которую займут другие. Не Геринг, которого погубит плотская или духовная несдержанность. Эрнст предчувствовал, что, потеряв двух лидеров (а Геббельса доконает гибель любимого фюрера), национал-социалисты ослабнут и силу наберет центрист-пруссак, новый Бисмарк, блестящий государственный деятель, если империалист, то разумный.

Эрнст вполне мог поучаствовать в этих переменах. Ибо, если не считать бомбы или пули, единственную серьезную угрозу для Адольфа Гитлера представляла армия.

В июне тысяча девятьсот тридцать четвертого года, во время так называемой Ночи длинных ножей, Гитлер и Геринг уничтожили и арестовали почти всю верхушку СА. Чистку сочли необходимой, чтобы умиротворить регулярную армию, которая завидовала многочисленной милиции коричневорубашечников. Гитлер четко разделял орду головорезов и немецких военных, прямых наследников батальонов Гогенцоллернов из девятнадцатого века, и без малейшего колебания предпочел последних. Два месяца спустя, после смерти президента Гинденбурга, Гитлер сделал два шага для укрепления своей позиции. Во-первых, он объявил себя абсолютным властителем страны; во-вторых, потребовал от всего личного состава рейхсвера присягнуть в верности лично ему.

Де Токвиль[22] говорил, что в Германии революция невозможна: полиция не позволит. Вот и Гитлер не боялся народного восстания, по-настоящему его пугала только армия.

Созданию новой, просвещенной армии Эрнст посвятил свою жизнь с тех пор, как кончилась война. Такая армия защитит Германию и ее граждан от любых угроз, возможно даже от самого Гитлера.

Однако Гитлер еще стоял у власти, и Эрнст не мог игнорировать автора записки, беспокоившей его, примерно как далекий рокот бронетехники, приближающейся во мраке ночи.

«Полк. Эрнсту: Жду отчет…»

Эрнст надеялся, что интрига, которую раздул Геринг, угаснет сама собой, но лист тонкой бумаги свидетельствовал об обратном. Следовало действовать быстро – подготовиться к атаке и отразить ее.

Тщательно обдумав ситуацию, полковник принял решение. Он спрятал письмо в карман и вышел из кабинета, сказав секретарше, что вернется через полчаса.

Эрнст прошел по одному коридору, потом еще по одному – в старом здании повсеместно велась реставрация. Всюду копошились рабочие, занятые даже по выходным. Рейхсканцелярия стала символом новой Германии, страны, поднимающейся из праха Версаля, и реставрация шла согласно популярной гитлеровской философии: каждого гражданина, каждое учреждение нужно «подогнать под стандарты национал-социализма».

По очередному коридору Эрнст зашагал под строгими очами фюрера. Казалось, с портрета в три четверти Гитлер смотрит в будущее страны.

Эрнст вышел под колючий ветер, нагретый горячим полуденным солнцем.

– Хайль, полковник!

Эрнст кивнул двум охранникам, вооруженным маузерами со штык-ножами. Приветствие позабавило Эрнста. К членам правительства следовало обращаться, называя должность полностью, но «герр уполномоченный» звучало до смешного нелепо.

Полковник спустился по Вильгельмштрассе мимо Фоссштрассе и Принц-Альбрехтштрассе, посмотрев направо на дом номер восемь, бывшее здание отеля и художественной школы, а ныне штаб-квартиру гестапо. Он повернул на юг, к своему любимому кафе и заказал кофе. Посидев там пару минут, направился к телефонной будке, набрал номер, бросил пфенниги в прорезь, и его соединили.

– Добрый день! – проговорил женский голос.

– Фрау Кейтель?

– Нет, майн герр, я экономка.

– Можно попросить профессора Кейтеля? Говорит Рейнхард Эрнст.

– Минуту.

Вскоре в трубке послышался приятный мужской голос:

– Добрый день, полковник. Добрый, хотя и жаркий.

– Да, Людвиг… Нам нужно встретиться. Сегодня же. Возникла срочная проблема, касается исследования. Сможешь выбрать время?

– Срочная проблема?

– Да, очень. Сможешь прийти ко мне в кабинет? Я жду новостей из Англии, поэтому должен быть на месте. В четыре тебе удобно?

– Да, конечно.

Эрнст отсоединился и вернулся к своему кофе.

Какие абсурдные меры приходилось принимать, чтобы просто найти телефон, не прослушиваемый окружением Геринга.

«Я видел войну снаружи и изнутри, – думал Эрнст. – На поле боя ужасно, до немыслимого ужасно, только насколько чище, проще, даже невиннее война по сравнению с борьбой, в которой враги не напротив, а рядом с тобой».

От Берлина до Олимпийской деревни пятнадцать миль по широкому, идеально гладкому шоссе. Радостно насвистывая, таксист сообщил Полу Шуману, что в Олимпиаду он ждет много щедрых пассажиров.

Внезапно он затих: из приемника полилась нудная классическая музыка. В «опеле» стояло целых два приемника, один для диспетчерской связи водителя, другой для пассажиров.

– Бетховен, – пояснил водитель, – его всегда включают перед официальными сообщениями. Мы послушаем.

Секунду спустя музыка стихла, и резкий, взволнованный голос заговорил:

– Во-первых, легкомысленное отношение к инфекционным заболеваниям совершенно недопустимо. Нужно понимать, что здоровье в настоящем и будущем зависит не только от симптоматического лечения болезни, но и от устранения ее причин. Посмотрите на пруды со стоячей грязной водой. Это же рассадники микробов! Быстрые реки подобной опасности не представляют. Наша цель – разыскивать и осушать пруды со стоячей водой, таким образом лишая среды размножения микробов, мух и комаров, их переносящих. Кроме того…

Пол послушал еще немного, но монотонная болтовня наскучила. Он отключил звук и уставился на согретый солнцем пейзаж – на дома, гостиницы. Такси ехало на запад, уютные предместья Берлина сменялись малонаселенной местностью. Водитель свернул на Гамбургское шоссе и притормозил у главного входа в Олимпийскую деревню. Пол заплатил таксисту, который в знак благодарности поднял бровь, но не сказал ни слова, внимательно слушая радио. Попросить его подождать? Пол решил, что в город разумнее вернуться другим транспортом.