Любовь в аварийном режиме - Катя Саммер

Получив сильный удар в плечо, я бросился в атаку, гневаясь на все: что голубка улетела, не удостоив объяснений, что дала своими чувствами надежду утопающему, который смирился, что идет ко дну. Ведь жилось же нормально без нее! Со взлетами и падениями, да, с пресным привкусом, но жилось же! А сейчас я подыхал на каждом выдохе, час за часом проживал маленькую смерть. Дрянь!

— Воу-воу, малыш-каратист, полегче!

Я очнулся, прижимая Гришу к полу в удушающем.

— Белый флаг! — Он постучал по настилу.

Я несколько раз вдохнул и выдохнул, прежде чем его отпустить. Отполз к канатам, уткнулся в перчатку лбом.

— Мужик, все нормально?

Гриша слегка ударил по ребрам и громко рассмеялся.

— Нет, но я справлюсь, — ответил.

А справлюсь ли?

Когда вернулся домой и покормил Клеопатру паштетом с мидиями и креветочным соусом — мне бы так жрать, как ей, позвонила Инна. Я на секунду завис, глядя на экран: за все дни мы перебросились лишь парой сообщений. И все же я не ошибся в ней, она не стала афишировать разрыв.

— Здравствуй.

— Привет, — услышал я ее бодрый голос. — Влад, это просто фантастика! С нами связался господин Бернар! Сам!

Она тараторила быстро и несвязно. Бернар был той самой Атлантидой, за которой я гонялся не первый год, ради которого изображал примерного семьянина. Я мечтал поработать в его загородном доме в Марселе. Это означало бы самое настоящее признание.

— …видимо, Сэмюэл рассказал ему о твоей «Зиме» или даже показал снимки, я не знаю, но Бернар хочет выкупить ее! Боже, Влад, он предложил такие деньги, которые мы и представить себе не могли. Да нам будут открыты все двери! Влад…

Инна говорила и говорила. Про то, что «Зима» даже не готова, что такой шанс дается один-единственный раз, что мы добились того, к чему шли, но все пролетало по касательной мимо.

— Нет, — твердо ответил я.

— В смысле?

Что непонятного было в слове из трех букв? Я не собирался продавать Зиму, она только моя.

Инна пыталась еще долго уговорить меня, оперировала разумными доводами, но слушал я уже в пол-уха, потерял интерес. Не вешая трубку, спустился в студию, включил свет и медленно, без всякой спешки снял многослойную упаковку. Поставил части целого барельефа рядом и утонул в глубине.

Черно-белые тона не скрывали блеска. Снег искрился будто настоящий. Темные локоны развевала метель. Лицо девушки оставалось наброском, но глаза…

— Я сказал нет.

— Влад, ты не понимаешь, — не унималась Инна.

— Нет! — закричал так, что она тотчас замолкла. — Она не продается! Нет!

Бросил со злости телефон об стену. Мрак, как крыло.

Они не понимали, что отдать зиму для меня было равносильно вырванному куску плоти?

Я просидел в студии до заката. И всю ночь бы просидел, да пора было кормить Клео. Иначе нагадит же в отместку там, где меньше всего ожидал. Но заставить себя сдвинуться я не мог. С мазохистским удовольствием смотрел и смотрел на таинственную голубку, а внутри будто все увядало. С каждым ударом сердца без нее.

И внезапно пришло озарение. Оно прозвучало в мыслях так громко, как «аллилуйя», спетое прихожанами протестантской церкви. И я понял, наконец, понял, что занозой сидело в сердце и раздражало все это время в ее повторяющемся «любила». Прошедшее время. Она ни разу не сказала, что любит меня до сих пор.

Полутона обрели контраст.

Поднял телефон с треснувшим посередине экраном и перезвонил Инне.

— Найди мне ее номер. Пожалуйста.

Прошла неделя или две, я потерял счет. Заперся в студии и с головой ушел в работу. Хорошо, что при ремонте предусмотрел здесь душ, теперь можно было не выбираться из пещеры надолго, разве только встретить доставку еды.

Боль медленно растеклась по шее, едва пошевелился: вроде бы и матрас купил какой-то навороченный, ортопедический, а мимолетный сон в неудобной позе даже он не вывозил.

Наступит вообще утро, когда я буду просыпаться, а не воскресать?

В глаза слепило солнце: напротив было только маленькое витражное окно в реальность, а лучи оно раскидывало по всей студии. Я сел, потер лицо, отросшую щетину, глянул на покрывшийся прозрачной пленкой кофе, который уже впитался в кровь, и на Зиму — мой сон наяву. Растворялся в ней каждый день, разрушая связи с внешним миром. Умом понимал, что нужно вытаскивать себя из болота, да хоть как Мюнхгаузен за волосы, но сил пока не хватало.

Где-то на полу пискнул телефон. Поднял его и, кажется, нашел достойный предлог выйти в свет.

С днем рождения! — горело на треснувшем экране послание от Инны.

Забыл совсем — уже тридцать семь.

Очень скоро позвонила мама, поздравила стихотворением: сколько себя помнил, каждый год она писала новое. Попросила заехать, обещала, как всегда, накормить, словно я пожизненно недоедал. Украдкой добавила, что отца не будет дома, и лишь затем ответила, как себя чувствует.

После мамы набрали еще несколько человек. И пока телефон вибрировал от новых оповещений дальше, я, как и прежние несколько дней подряд, гипнотизировал номер Сони на экране. Все искал повод связаться с ней и не находил — любой казался смехотворным. Но день рождения у меня, в конце концов, или нет? Мог я понадеяться хотя бы на маленькое чудо?

«Привет, сон мой»

Напечатал быстро и отправил, пока не передумал. Заблокировал и убрал телефон. Вот теперь точно стоило выбираться, чтобы не свихнуться в ожидании ответа.

Через два часа я уже сидел у Василия, вливал в себя третью рюмку самогона, от одного запаха которого сводило скулы, и слушал его вечные нотации — ну, точнее делал вид, что слушал. Старик был моим преподавателем изобразительного искусства в студенческие годы и единственным другом в нынешние времена.

— Когда ты уже найдешь себе товарищей по возрасту? Плесневеешь же со мной, — возмущался наставник перед очередным тостом.

А возмущался-то наигранно. Добрый он был душой, хоть и ершистый на вид. Я знал его, как никто: Василий научил меня всему, что умел сам, дал мне силы и возможности, а еще крышу над головой, когда после армии я остался без дома и гроша в кармане. Он поднял связи, чтобы заткнуть и поставить на место моего отца, и никогда в этом не признавался. Век ему буду благодарен.

— Ты выглядишь, как заветренный кусок мяса. Тебе нужен молодой друг, чтобы тянуть из него соки, как это делаю я, — он улыбнулся немного криво, после инсульта мышцы лица не всегда слушали его.