Земля матерей - Лорен Бьюкес

– Чая будет достаточно. А может быть, есть кофе? – с надеждой спрашивает Коул.

– Ну да, ждите. – Энджел суетится на кухне. – С этими южно-американскими бойкотами его сейчас достать труднее, чем член. Не знаю, о чем только думает временное правительство. Просто легализуйте наркотики, положите раз и навсегда конец связанной с ними преступности, и мы снова получим импорт сладкого-пресладкого кофеина. Блин! – спохватывается она. – Прошу прощения, не хотела говорить «член» при вашем ребенке. Как и «блин»… твою мать!

– Она так поглощена вашими собаками, что даже ничего не услышала.

– Услышала, – откликается из гостиной Мила, где она сидит на полу, поглаживая Гипатию по брюху. – И это слово звучит как «пёс-гло-ще-на».

– Зеленый чай? – спрашивает Коул.

– Найдется. – Энджел насыпает заварку в фильтр в виде «Титаника».

– Вы побудете с нами какое-то время?

– День-два максимум. Нам нужно в Вейл. У моих родственников там туристический лагерь. Они нас ждут.

– Отлично, это просто замечательно. – Похоже, Энджел испытывает облегчение от ее слов. – Я хочу сказать, оставайтесь сколько хотите, если согласятся другие обитатели дома, но здесь временами бывает настоящее сумасшествие. И все должны вносить свою лепту, дежурить по очереди. Снимать нагрузку, – взмахивает она своей кружкой. – Малышка, а ты хочешь чаю?

– Нет, спасибо. – Мила забирается на кушетку и хлопает по подушке рядом с собой. Беременную собаку не нужно упрашивать дважды.

– Девочка, ну-ка спустись вниз! – хлопает в ладоши Энджел.

– Ничего страшного. Мне нравятся ваши собаки.

Вана чем-то озадачена, и Коул сознает, что облажалась. Снова. В прошлый раз она говорила про Денвер, а не Вейл. Проклятие! И это после того, как она прочитала наставление Миле!

– Это еще только половина, – окликает из кухни Энджел. – У нас еще есть кошки, но Киттгенштейн по большей части торчит у Мишель в комнате, а Фанон гуляет сам по себе.

«Вот видишь, мой дорогой покойный муженек, они тоже дают своим любимцам самые придурочные названия, разве можно им не доверять?»

Энджел указывает на куклу-волка над головой.

– А вот этого приятеля зовут Волчище.

Кукла далеко не в лучшем виде. Бумажная кожа на макушке местами разодрана, одна оторванная щека болтается, обнажая провода и светодиоды. На кукле мешковатая футболка с надписью от руки: «Черный суверенитет».

– Когда мы его выносим, мы меняем ему гардероб и подновляем его, однако такого уже давно не было. Мы были заняты.

Появляется пожилая женщина с жесткими седыми кудрями и высушенной на солнце кожей, в не по размеру большой футболке, с тем внутренним спокойствием, которое достигается только сотней лет занятий йогой. Коул становится завидно. Спокойствие – это другая планета, на которой она уже давно не бывала.

– Вана, снова подбираешь бродяг? – спрашивает она у метеоролога, однако на лице у нее улыбка.

– Что поделаешь, Патти, я такая, – пожимает плечами Вана. – Собираю информацию и тех, кого встречаю по пути. Это Никки, а ее уменьшенная копия – это Мила.

– Ну, мы очень рады принимать вас у себя. – Подбоченившись, Патти оглядывает гостей. – Если вам что-либо понадобится, дайте нам знать.

– Интернет? – с надеждой спрашивает Коул. (Что она скажет оставшейся дома Келетсо, после целого года радиомолчания? «Привет, подружка, давненько мы не общались. Так, слушай внимательно, я тут случайно убила свою сестру в дополнение к уже имевшимся обвинениям, так что теперь мы в бегах, и ты не могла бы прислать помощь?») – И душ, может быть. – Она обнюхивает свою рубашку. – Душ обязательно.

– Ну, у вас есть выбор. Коттедж сейчас пустой, или я могу выставить кого-нибудь из девиц из комнат наверху. С нами уютнее, но, может быть, вы предпочитаете уединение.

– Коттедж, пожалуйста. Если вы ничего не имеете против.

– Я вас провожу. Оставьте девочку с собаками, по-моему, она просто счастлива. Это все ваши вещи?

– Путешествуем налегке.

– Вот как. Вся мебель досталась нам бесплатно – вы слышали о движении «Что вам нужно»? Мы призываем магазины оставлять двери открытыми, пусть люди забирают то, что им нужно. У нас также много последователей среди мормонов.

– Сестры-жены[16] готовы делиться?

– Вы шутите, но на самом деле некоторые женские сообщества справляются с переходом к новой жизни лучше других.

– В Катаре и Египте программистов-женщин больше, чем в Соединенных Штатах. – Энджел протягивает Коул кружку с дымящимся чаем. – Осторожнее, очень горячо. Наше правительство старается заманить их сюда иммиграционными пакетами. Это вызвало большую политическую вонь.

– Я слышала об этом, – блефует Коул. Разумеется, ничего она не слышала. Чтобы скрыть свою ложь, она поспешно отпивает глоток и обжигает язык.

– Ну вот, я же вас предупреждала, – с укором произносит Энджел.

– Что вы набросились на бедную женщину! Идем, берите свою кружку. – Патти открывает дверь в сад. Пятнистая курица с хохолками на лапах убегает от них, петляя по дорожке, и скрывается в густой зелени овощей.

Какое облегчение быть здесь, где они окружены заботой, пусть и на время. Драться или бежать – этот режим неприемлем. Это все равно что принять позу из пособия для мучителя: на смену нервам приходят стальные проволоки. Но если расслабиться, существует вероятность, что она просто развалится на части. Нужно быть осторожной. Доброта может идти во вред.

– Мы сами выращиваем здесь овощи, но в трех кварталах отсюда есть общий земельный участок. Из старых парковок получаются великолепные городские фермы, особенно из многоуровневых. – Патти ныряет под перголой, украшенной волшебными светильниками и вьющимися растениями, и проходит через лабиринт из белых и красных камней, разложенных между пустынными цветами. Коул замечает, что на камнях надписи, имена, написанные от руки маркером. На некоторых фотографии размером с те, что требуются для документов.

– О! – Коул наклоняется и подбирает один камень. – Аллан.

– Это наш мемориальный сад, – объясняет Патти. – Здесь мой муж. И мой любовник. Вы можете оставить здесь свой собственный камень, хотя кое-кто считает кощунством ходить по мертвым.

– У нас был забор с фотографиями в… там, где мы жили, – неуклюже заканчивает Коул. Она видела его каждый день, когда бегала вокруг территории объединенной базы Льюис-Маккорд, тщетно пытаясь убежать от своей ярости, горя и бессилия. База была отгорожена от окружающего мира тремя заборами, защищающими от проникновения инфекции извне, а также от десятков паломниц, толпящихся у ворот. Ограду превратили в мемориал, проволочная сетка была увешана фотографиями, письмами и памятными вещами, однако все они были обращены наружу, поэтому изнутри между увядшими живыми цветами и выгоревшими на солнце и поникшими под дождем искусственными можно было увидеть только чистые обратные стороны. Сотни пустых прямоугольников, наложенных друг на друга, обильно политые дождем и выцветшие до бледно-желтого оттенка. Обои скорби.