Черный генерал - Генрих Гофман

– Слушаюсь, товарищ капитан! Будет исполнено! – Настенко молодцевато приложил руку к старой, потрепанной кепке, повернулся кругом и, шагнув к своей койке, взял автомат.

– Молодец! Службу помнишь, – сказал ему вдогонку Мурзин.

Проводив лейтенанта Настенко и чеха-проводника до леса, Мурзин вернулся в туристский домик и прошел в комнату, где расположились Грековский и Степанов. Здесь же заботливыми руками партизан была приготовлена постель и для него. Правда, не было на ней ни подушки, ни одеяла, но лежал мягкий волосяной матрац. За годы партизанской жизни Мурзин привык к тому, что подушку заменяла ему полевая сумка, а одеялом служила черная кожаная куртка, с которой он никогда не разлучался.

Стянув сапоги, он, не раздеваясь, лег на кровать, вытянул натруженные за день ноги. Рядом на стуле коптил фитиль самодельной лампы, сработанной партизанами из гильзы артиллерийского снаряда. Лежавший на соседней кровати Степанов повернулся к Мурзину, произнес мечтательно:

– Эх, сейчас бы свеженькую московскую газетку. Прочитать бы, что там у нас творится. Небось вся страна к ноябрьским праздникам готовится. В Москве, наверно, давно уже затемнение сняли. В этом году, считай, всю нашу землю от гадов освободили.

От этих слов невольно заныло сердце. Последние дни Мурзин был так загружен организацией надежной охраны отряда, комплектованием боевых партизанских групп, обработкой нескончаемого потока разведывательной информации, диверсионными вылазками, что на воспоминания совсем не хватало времени. Но чем бы он ни занимался, он думал о Родине. С ней были связаны все надежды на будущее, ради нее находился он здесь и был готов пожертвовать даже собственной жизнью.

И сейчас слова Степанова вызвали целую бурю воспоминаний. В памяти возникли горящие села Белоруссии, опаленная, истерзанная земля сорок первого года. Смоченный дождем и надорванный номер газеты «Известия», которую подобрали в поле бойцы, выбиравшиеся вместе с ним из окружения. И он ответил Степанову:

– Вшестером мы выбирались. Голодные, оборванные. Уж и не надеялись добраться до своих. И вдруг нашли в поле газету «Известия». Вот то была радость! Рвали ее друг у друга из рук. А там черным по белому написано: Москва стоит, дерутся наши! Как сейчас, помню: было это 21 октября, а газета была от 20го. Видно, какой-нибудь летчик из пролетавшего самолета сбросил. Спасибо ему на том… Поклялись мы в тот день друг перед другом, что выберемся из окружения, и выбрались, А пока шли по деревням да по селам, эту газету народ до дыр зачитал. Очень она кстати пришлась.

Мурзин умолк, задумавшись. Степанов сказал со вздохом:

– Да-а! Трудное было время. Прямо надо сказать – тяжелое. Тем и славен народ наш и партия наша, что выстояли. Если б не партия коммунистов, трудно было бы сказать, чем бы все это кончилось. А теперь что! Теперь дело к победе движется…

Заслышав сонное дыхание Мурзина, Степанов замолчал. За стеной надрывно завывал ветер, монотонно поскрипывали стволы вековых деревьев. Керосиновый светильник нещадно коптил в потолок. Откуда-то издалека донесся рокот пролетающего самолета. «Видно, на Берлин», – подумал Степанов, притушив фитиль самодельной лампы.

Рано утром Мурзин сам обошел боевые посты охранения, поговорил с патрульными, наметил, где лучше расположить секреты. Вернувшись в туристский домик, он устроился на веранде. В комнату заходить не хотелось. С наслаждением вдыхал чистый горный воздух и любовался сказочной далью, простиравшейся до самого горизонта. Вокруг шумел лес, ставший для него за годы войны и пристанищем, и надежной защитой.

Партизаны еще спали, когда в нижнем лесу послышался громкий говор. Мурзин насторожился. Еще вчера он мысленно разграничил этот лес на верхний и нижний. Верхним назвал тот, что круто уползал к вершине. А нижним – тот, который спускался от покатой поляны до самого подножия горы Княгиня. Сомнений не было, разговор доносился именно из нижнего леса.

Мурзин хотел было поднять тревогу, но разглядел за деревьями двух патрульных. Через минуту они вывели на поляну человека со связанными сзади руками.

– Пан велитель! – доложил Мурзину один из патрульных. – Мы поймали его в лесу.

Насмерть перепуганный человек дрожал всем телом. Был он худощав, с морщинистым старым лицом. В глазах его было столько мольбы и отчаяния, что Мурзин невольно почувствовал к нему жалость.

– Развяжите его! – приказал он патрульным. – И так никуда не денется.

Когда руки старика были освобождены от веревок, он перекрестился и грохнулся на колени.

– Пан велитель! Пан велитель! – Он затараторил что-то, на чешском языке, поминутно тыча себя кулаком в грудь.

Из его слов Мурзин ничего не понял.

– Кто ты такой? И зачем пришел в этот лес?

– Он лесной рабочий, – перевел один из патрульных, чех. – Его зовут Ян Ткач. Он живет недалеко в селе. Говорит, что у него пропала корова. Второй день разыскивает ее в лесу.

Старик быстро переводил испуганный взгляд с Мурзина на патрульных и снова на Мурзина.

– Спроси у него, нет ли здесь поблизости немцев. И знает ли он, кто мы такие?

Переговорив со стариком, патрульный доложил:

– Нет. Немцы сюда не заходят. Самый ближайший гарнизон находится в городе Всетин. Это километров тридцать отсюда. А про нас говорит, что мы прилетели из Англии. Говорит, что однажды ночью он видел, как мы спускались на парашютах, – патрульный рассмеялся. – Еще он просит отпустить, его. Говорит, что сам не любит фашистов и хочет нам помогать.

– Ано! Ано! То е правда же! – заговорил старик, видимо поняв, о чем идет речь.

– Хорошо! Скажи ему, что мы его отпустим. Но сначала пусть поклянется, что будет молчать. Да и еще пусть покажет, где он видел парашютистов.

Узнав, что его отпускают, старик обрадованно поклонился Мурзину. Потом быстро вытянул руку в сторону невысокого, поросшего лесом холма, расположенного в шести-семи километрах от горы Княгиня.

– Он говорит, что парашютисты опускались там, – перевел патрульный.

– Та-ак! Как же он узнал, откуда они?

Переговорив со стариком, патрульный доложил:

– Оказывается, эти парашютисты – чехи. Они приходили в село и покупали у жителей продукты. Сказали, что прилетели из Англии.

Мурзин облегченно вздохнул. «Если крестьяне не выдали немцам английских парашютистов, то, вероятно, не станут; выдавать и нас», – подумал он и, отпустив старика, пошел будить Степанова и Грековского.

Когда Мурзин рассказал им об английских парашютистах, Степанов нахмурился.

– Придется устанавливать с ними дипломатические отношения, – сказал он после минутной паузы. – Видимо, это посланцы правительства Бенеша… А может быть, и агенты английской разведки… Но этим вроде бы нечего делать в Моравии. Слишком уж далеко мы от второго фронта. Хотя с политической точки зрения англичане могут интересоваться тем, что здесь происходит. Словом, надо будет держать с ними ухо востро… А то невзначай постреляем друг друга.