Освещенные аквариумы - Софи Бассиньяк

Люси побежала к зеленым каруселям. Наверное, покупка рожка с мороженым перед аттракционами была не самой лучшей идеей, но малышка, как всегда, полностью контролировала ситуацию, не оставляя шоколадному шарику ни одного шанса кончить жизнь на бежевом шелке ее платья. Каждый раз, пролетая мимо Клер, она проверяла, на месте ли пакет с куклой. На месте — все так же висит на руке у ее любимой колдуньи. Сделав пять кругов, Люси устала, соскочила и подбежала к Клер.

— Наверное, с меня хватит, — прощебетала она. — А то тебе скучно сидеть тут одной на скамейке.

Дипломатичность и чувство такта, свойственные некоторым детям, в глазах Клер являли собой благородство в чистом виде. Лучше умереть, чем обидеть другого. Сама она не отличалась подобной широтой души; в детстве, насколько ей помнилось, она охотно брала на себя роль доносчицы, делясь с каждым встречным мелкими прегрешениями родителей и сестры. Ей понадобилось пережить отрочество и открыть для себя литературу, чтобы понять сладость тайны и красоту молчания.

Приятельницы прогуливались по Люксембургскому саду, переходя с освещенных участков, где солнце пригревало уже ощутимо, в прохладу тени и шагая нога в ногу. К трофеям дня Люси добавила разноцветную вертушку. Она умирала от желания поскорее извлечь куклу из коробки и исследовать все прилагающиеся к ней дополнения, сулившие ей неисчислимые возможности. Она успела заметить, что там есть щетка для волос из серебристого металла и банка, должно быть с кремом. «Если только это не бальзам для губ, как у мамы», — подумала она. Еще там было три пары сменной обуви, в том числе пара домашних тапок, и восхитительное красное платье. Она отдала бы что угодно, лишь бы ей позволили прямо тут, на скамейке, открыть коробку и рассмотреть через целлофан упаковки все детали этого вечернего туалета. Она пыталась припомнить черты лица куклы, сверля взглядом фирменный пакет из магазина игрушек, опасно болтавшийся на сгибе локтя у Клер.

— Хочешь, я сама понесу? — предложила она великанше, которая вела ее за руку.

— Слушай, красавица, — отозвалась та. — У меня сейчас совещание, и я возьму тебя с собой. Мы там найдем для тебя спокойный уголок, и ты пока поиграешь со своей куклой.

Люси молча кивнула, не смея поднять глаз на эту невероятную женщину, умевшую читать ее мысли.

С некоторых пор Легран требовал, чтобы Клер присутствовала на всех редакционных совещаниях. Его жутко раздражал критический склад ума корректорши, однако он не мог не признать, что некоторые из ее предостережений помогли издательству избежать целого ряда крупных проколов. С другой стороны, особое положение Клер, позволявшее ей приходить и уходить когда вздумается, ни перед кем не отчитываясь, обеспечило ей массу стойких недоброжелателей из числа сотрудников конторы, а она старательно культивировала эту неприязнь к себе. Отвергнутые авторы никогда не упускали случая сказать про нее какую-нибудь гадость, а дизайнеры по молчаливому согласию вообще не пускали ее к себе на порог. Прекрасно сознавая ущерб, наносимый персоналу вольным статусом корректорши, Легран странным образом находил нечто успокоительное в ее саркастических замечаниях и искренне обрадовался, видя, как она входит во двор издательства, хотя в своей эксцентричности эта особа не придумала ничего умнее, чем явиться на совещание в компании с маленькой девочкой.

Ступив в кабинет Леграна, Люси беззвучно, как рыбка, разинула рот. Комната, в своей безупречной белизне похожая на заснеженный сад, поразила ее мгновенно и глубоко. Клер разрешила ей сесть на толстый шерстяной ковер и помогла открыть коробку с куклой.

— Если тебе что-нибудь понадобится или просто станет скучно, видишь вот эту дверь? Я буду за ней. Просто открывай и заходи. Договорились?

Она хотела было купить девочке сок в автомате возле входа, но поняла, что вмешательство цвета, даже в виде крошечного оранжевого пятна на ковре, будет воспринято владельцем этой палаты психбольного как оскорбление.

Клер вошла в конференц-зал, где уже собрались ее коллеги: пиарщица Аньес Леклерк, коммерческий директор Доминик Ретр и Жан-Люк Дамиа — редактор серии «Литературные слухи», считавшейся в издательстве самой успешной.

— У меня нет повестки дня, — удивилась пиарщица.

Аньес Леклерк — тридцатилетняя женщина с крашеными рыжими волосами — поступила на работу три года назад и с большой помпой, потому что приходилась дочкой министру. «Она знает всех», — с бешено горящими глазами сказал тогда Легран. Во время недавней перестановки в верхах ее папе сказали большое спасибо и отправили домой, в провинцию, где он исполнял не такие ответственные функции. В результате у Аньес поубавилось блеска, однако она продолжала высоко держать голову, пользуясь личной поддержкой мадам Легран.

Доминик Ретр вытащил пачку сигарет, и все потянулись за ним на балкон. Атмосфера царила какая-то странная. Они впервые собрались все четверо после Книжного салона в Сен-Мало, обернувшегося психодрамой.

После вечеринки, организованной дирекцией Салона в восстановленном историческом здании, Клер оказалась в дамском туалете с мертвецки пьяным Домиником Ретром на руках. «Моя жизнь — катастрофа», — сказал он, глядя на себя в зеркало и утирая лицо бумажным носовым платком с запахом ментола, который дала ему Клер. Опершись круглой жирной спиной о раковину, коммерческий директор всплескивал гибкими розовыми ручками и сотрясался в рыданиях, проливая потоки горьких слез. Клер знала, что у Доминика неполноценный сын и набожная жена, убежденная, что ее дитя — дар небесный. Без конца озираясь на посетительниц туалета, шумно спускавших воду в кабинках, а затем спешивших вымыть руки, Клер как ни старалась не смогла взять ситуацию под контроль.

— Есть же специальные дома…

Он с трудом держался на ногах, но при этих словах поднял голову на Клер и прорычал:

— Нет! Нет никаких домов! Нет домов! Есть только ад!

У Клер от этой вечеринки осталось ужасное воспоминание, тем более что дело просто так не кончилось. Легран, на которого накатило игривое настроение, чуть ли не силой поволок ее в ночной клуб, где ей пришлось черт знает сколько просидеть на каком-то скользком пуфе, дожидаясь, пока кто-нибудь соблаговолит отвезти ее в город. Легран утверждал, что «лучшие союзы заключаются в самых неожиданных местах», а Аньес пользовалась каждым проходящим в провинции Салоном, чтобы соблазнить очередного автора. Она умела извлечь выгоду из растерянности, охватывавшей эти деликатные существа, только что приехавшие в чужой город и очутившиеся среди беспокойной толпы посетителей Салона, не привыкшие к изысканным блюдам, которыми их потчевали в шикарных ресторанах. Сначала она водила их на дискотеку, а потом приглашала к себе в номер. По возвращении в Париж автор снова обретал строгий вид, а Аньес Леклерк — пошатнувшееся достоинство. Наконец, все в тот же проклятый вечер Жан-Люк Дамиа ухитрился потерять — или дал у себя украсть — выручку целого дня продажи, которую ему поручили доставить в отель.

Легран спешил начать совещание и, сложив на груди руки, ждал, пока все рассядутся.