Мужчина апреля - Юлия Яковлева

Томми не смутился:

– Обсудить ее день, ее отставку. А еще я хотел поговорить про календарь: он должен был наутро выйти. Мы оба понимали, что моя жизнь изменится.

Календарь! Волшебная прибавка баллов. Томми явно не спешил об этом упоминать.

– А ты… ты удивился, когда победил?

Томми пожал плечами. Он, похоже, взял себя в руки, смятение ушло.

– Ада, я и сам не знаю, как это вышло. Какой из меня мужчина месяца?

Вот так, значит. Он так искусно притворяется? Или не врет? У меня чуть было не вырвалось, что по мне – так он самый лучший мужчина месяца. Краше не бывает… Какая же я дура. Ведь мне очень хочется ему верить. Тем более что он смотрит мне в глаза, стоит так близко. Я отступила немного:

– Давай посмотрим комнату Айны.

Томми молча пропустил меня вперед.

Комната Айны оказалась куда более яркой. На полу лежал старинный ковер, стены выкрашены в теплый кирпичный цвет, пахло полынью или какой-то другой горькой травой, стояли ароматические свечки и сухие цветы в вазе. Над кроватью – большой портрет Греты с грустным лицом и сжатыми губами. А на двери – какая-то облезлая меховая куртка с хвостиками.

– Шаманская рубаха, – поймал мой взгляд Томми. – Айна к этому всему серьезно относится. К приметам, к лекарственным травам. Она из семьи потомственных шаманов.

– Да, я читала. Некоторые считают, что она умеет наводить на соперниц порчу… Я имею в виду спортивных соперниц.

– Сплетни.

Первое, что я увидела в комнате Туяры, – камеру слежения в углу под потолком. Любой дом, где живет учитель, напичкан камерами. Оно и понятно – никто не хочет романов между учителями и девочками.

Обычная подростковая комната, ничем не примечательная: узкая кровать у стены, шкаф, письменный стол с компьютером, два стула – для девочки и для учителя, полка с бумажными книгами, по большей части винтажными.

– Чем она увлекается, Туяра? Спортом, как Айна?

Судя по комнате, ничем.

– Туяра – очень умная девочка. Она хочет знать больше, чем предлагает официальная версия. Мне с ней интересно.

– А ей с тобой? Интересно?

– Это надо у нее спросить. Надеюсь, что да.

Мы вернулись в гостиную. Он взял свою рюмку, допил. Взглядом спросил: еще? Я покачала головой: хватит, надо стряхнуть это наваждение.

– Мне показалось, что у тебя с Айной сложные отношения.

– У нас нормальные отношения.

– Но не такие близкие, как с Гретой?

– Грета занималась гендерной интеграцией, ей противоположный пол был интересен профессионально.

– А собственная партнерша – не интересна?

– Грете было интересно все, – уклончиво ответил Томми. – Она была самым ярким человеком, которого я когда-либо встречал. И самым сильным. Такие с собой не кончают. И не сдаются так просто. Особенно накануне прорыва. А Грета верила, что она – накануне прорыва.

Я подошла к окну, чтобы выйти из гипнотического поля Томми. Солнце скрылось, все вокруг выглядело серым и скучным. Мне пора уходить в эту серость, пока не вернулись Айна с Туярой. Я взяла с рояля семейную фотографию.

– Они здесь выглядят очень счастливыми.

Томми взглянул на снимок через мое плечо:

– Это было задолго до меня.

– Ты разбил их счастье? – Я хотела пошутить, но получилось грубо.

Томми слегка нахмурился. А потом – была ли это вытяжка из марихуаны, или близость Томми, или просто усталость – меня слегка качнуло в его сторону, я вдруг обвила руками его шею, притянула голову и поцеловала.

Я никогда не делала ничего подобного. Нам с детства столько твердят про уважение границ другого человека, этику согласия и взаимность эротического желания, что мой жест был не просто вопиющим. Он был почти преступным. Особенно по отношению к мужчине. Но мало того, что я никогда такого не делала. Я никогда такого не чувствовала. В животе взвились тысячи бабочек, а в голове воцарилась полная пустота, как будто я оказалась там, где и должна была быть, где больше нет ни мыслей, ни страхов. Томми, наверное, опешил, но не отстранился и раскрыл губы, хотя и не сразу обнял меня в ответ. Я целовала его так жадно, будто пила воду после засухи. Понятия не имею, сколько времени прошло, прежде чем Томми снял мои руки со своей шеи, оторвавшись от моих губ. Может быть, несколько секунд, а может, несколько минут.

– Ада, что ты делаешь?

Терять мне было нечего:

– Грета… она тебя любила, да? А ты ее?

– У нас с Гретой ничего не было.

– Это она накрутила голосование в календаре? Или, скажешь, совпадение? – Я смотрела ему прямо в глаза.

– Если ты мне не веришь, просто уходи.

– Откуда ты такой взялся, Томми? – спросила я.

– А ты откуда такая взялась, Ариадна?

Я снова потянулась к его губам, но он покачал головой и как бы запечатал мои губы своей ладонью.

– Не надо. Сейчас вернутся Айна с Туярой.

– Боишься?

– Не хочу, чтобы ты рисковала. Это нам не поможет.

Нам? Как хорошо, что он сказал «нам».

– Тебе пора, Ада. – Томми мягко отстранился от меня. – Мы скоро увидимся.

Я двинулась к выходу, надеясь, что он пойдет следом. Он не пошел. Я сделала усилие, чтобы не оглянуться. Если бы я оглянулась, то не смогла бы уйти.

18.15

Я включила в коридоре свет. Ника выскочила мне навстречу, как будто за ней гналось привидение. Я так и замерла: одна ступня – босая, другая – в туфле.

– А у нас Галина! – звучно и весело сообщила Ника. Так звучно и весело, как бывает только на грани истерики. И все мои тревоги, мысли, сомнения по поводу дела о кролике и о Томми сдуло, как ветром.

– Почему? Что случилось?

Я ногой задвинула туфли куда попало. Поспешила в гостиную.

– Здравствуйте, Галина, – начала я с порога. Навстречу мне уже поднималась невысокая плотная женщина лет пятидесяти. – Очень удивлена, что вы снова здесь. – Тон мой ясно говорил: какого черта? – Мы думали, теперь все в порядке.

– Я же прошла детектор раскаяния, – нервно вставила за спиной Ника.

– С третьего раза, – спокойно напомнила Галина.

Пытаться выбить ее из равновесия было так же безнадежно, как таранить лбом бетонную стену. Галина – Никин офицер по условно-досрочному освобождению.

– Я так поняла: либо прошла детектор, либо – нет, – не сдалась я.

– Мы опасаемся, что ситуация может опять стать для вас неустойчивой. Поэтому вынуждены возобновить регулярные проверки. – Голос все такой же ровный, такой же доброжелательный и такой же неумолимый. – Особенно теперь, когда вам пришла повестка.