Три дня и вся жизнь - Пьер Леметр

Теперь перспектива жениться на Лоре доставляла ему удовольствие. Мысль о том, что она некоторым образом попросила его об этом, примиряла Антуана с самим собой.

Ему понадобились батарейки для беспроводной мышки компьютера. Он вышел из материнского дома. И не мог не бросить взгляд на сад, прежде принадлежавший семье Дэме. В обновленном, почти перестроенном доме теперь проживала пара лет сорока с двумя девочками-близняшками. Госпожа Куртен поддерживала с ними приятельские отношения, но не близкие, потому что люди они были приезжие, не из этих мест. После урагана семья Дэме получила социальное жилье в отдаленном районе Боваля под названием Аббесс. Господина Дэме странным образом пощадила волна увольнений двухтысячного года, вызванных состоянием дел предприятия Вейзера. Ходили слухи, будто Роже оставили на работе из сочувствия к его положению. Господин Мушотт тогда распускал гадкие сплетни на эту тему, они прекратились сами собой, когда спустя несколько месяцев господин Дэме умер в собственной постели от аневризмы.

Госпожа Дэме очень постарела, особенно лицо, походка сделалась какой-то усталой. Антуан иногда встречал ее, она располнела и ходила тяжело, будто всю жизнь проработала уборщицей.

Мать Антуана с ней больше не приятельствовала. Она даже вела себя так, будто они поссорились, будто их разлучило какое-то тайное непреодолимое обстоятельство. С тех пор как Бернадетта переехала в Аббесс, у них не было случая встретиться, разве что время от времени на рынке, но они ограничивались коротким «здрасте – до свидания»: ураган смел их былые добрососедские отношения. Никто не обратил на это внимания, даже сама госпожа Дэме. В тот печальный и смутный период дружба иногда угасала, возникали новые, порой неожиданные симпатии. Обрушившиеся на город несчастья, грубо перетасовав колоду отношений между жителями, раздали ее заново. Что касается матери и госпожи Дэме, Антуан, разумеется, был более осведомлен, чем остальные, но та жизнь составляла целую эпоху, о которой они говорили редко, мать называла это «ураган девяносто девятого», как будто тогда в Бовале не произошло ничего существенного, кроме поваленных деревьев и нескольких улетевших крыш.

Ее еще долго занимала эта тема, она внимательно слушала региональные новости и каждое утро читала газеты, чего прежде никогда не делала. Потом беспокойство ее понемногу утихло, она все меньше смотрела телевизор и не возобновила ежедневную подписку.

Антуан свернул направо, к центру. В этом городе он всегда ощущал одно и то же. Он ненавидел здесь все: этот дом, эту улицу. Он ненавидел Боваль.

Он сбежал оттуда сразу после лицея. Мать была потрясена, что он предпочел жить в общаге. Теперь он появлялся здесь, только чтобы повидать ее, но все реже, и оставался как можно меньше. За много дней до поездки его охватывала тревога, он старался поскорее вернуться к себе, находя все новые предлоги.

В повседневной жизни он забывал. Смерть Реми Дэме стала давнишним происшествием, болезненным воспоминанием детства, целые недели проходили без чувства беспокойства. Антуан не был равнодушным: его преступления как бы не существовало. И вдруг внезапно маленький мальчик на улице, сцена в кино, встреча с жандармом порождали в нем неукротимый страх, который он не мог побороть. Им овладевала паника, над ним нависала неотвратимость катастрофы, приходилось прилагать огромные усилия, чтобы снять напряжение глубоким, медленным дыханием, самовнушением. Он следил за трепыханием своего воображения, как наблюдают за остывающим после резкого перегрева двигателем.

На самом деле страх никогда не ослаблял своей хватки. Он дремал, засыпал – и вновь возвращался. Антуан жил в уверенности, что рано или поздно это убийство настигнет его и разрушит его жизнь. Он подвергался тридцатилетнему тюремному наказанию, уменьшенному вдвое, потому что в момент преступления он был несовершеннолетним, но пятнадцать лет – это целая жизнь, потому что потом у него уже никогда не будет нормального существования. Детоубийца никогда не становится нормальным человеком, потому что двенадцатилетнего убийцу нельзя считать нормальным.

Дело до сих пор не было закрыто, Антуан даже не мог рассчитывать на срок давности.

Рано или поздно разразится ураган неслыханной силы и с мощью, удвоенной своей давностью, разнесет все на своем пути: его жизнь, существование матери, отца. Этот ураган не просто убьет его – он впишет его имя в историю, его лицо надолго станет знаменитым. Не останется ничего от него нынешнего, он будет «детоубийцей», «мальчиком-убийцей», «будущим убийцей». Новым случаем в криминологии, дополнительной клинической картинкой в учебнике детской психиатрии.

Вот почему прежде всего он мечтал уехать как можно дальше, знал, что он будет далеко от Боваля с этими воспоминаниями. На другом конце света они тоже станут преследовать его, но он хотя бы будет избавлен от необходимости встречаться с теми, кто так или иначе имел отношение к той драме.

Иногда Лора обнаруживала его в поту, в лихорадочном возбуждении или, наоборот, подавленным, обессиленным и угнетенным.

Она не могла объяснить себе его накатывающие без предупреждения приступы паники, и склонность Антуана к человеколюбию иногда представлялась ей по меньшей мере странной. Поэтому, будучи из тех женщин, которые не позволяют себе полностью игнорировать суть вещей, она регулярно возвращалась к этой теме. Но тщетно. Антуан никогда не привозил ее в места, где жил прежде. Если бы он на это решился, она, безусловно, могла бы поговорить с его близкими, понять и наконец помочь ему.

Он подходил к ратуше, когда позвонила Лора.

– Ну, – спросила она, – как мама?

Госпожа Куртен не подозревала о существовании Лоры.

То, что Антуан скрывал ее, было непонятно и глупо – и поначалу обижало молодую женщину. Но не в ее характере было придавать слишком много значения чисто социальным моментам. Она тем охотнее шутила и насмехалась над этим, чем больше смущался Антуан.

– Надеюсь, она не сердится на меня за то, что я не приехала…

На сей раз Антуан не смутился, он хотел Лору, секс для него всегда был мощным антифобическим средством. Он тут же принялся нашептывать ей что-то примитивное и нетерпеливое, так что она скоро умолкла. Он говорил так, будто лежал на ней, а она закрыла глаза. Потом он замолчал, и наступила долгая, исполненная желания тишина, в которой он прислушивался к ее напряженному дыханию.

– Ты здесь? – наконец спросила она.

Внезапно тишина изменилась. Антуан уже был не на ней, а где-то в другом месте, она это почувствовала.

– Антуан?

– Да, я здесь…

Его голос кричал о другом.

В витрине господина Лемерсье, в правом углу, всегда находился портрет Реми Дэме, становившийся с каждым годом все желтее. Исчезновение мальчика еще всплывало в разговорах, никому так и не удалось разгадать этой тайны, но листовка, взывающая к свидетелям, пожухла, а когда она отвалилась, ее не вернули на место, теперь она по-прежнему висела только в жандармерии, среди десятка других, из разных регионов, и здесь, у господина Лемерсье.