Солнце в рюкзаке - Евгения Мелемина

Разными способами, сказал он. Но самый распространенный способ научить Игрока смирению – это после Матча связать, к примеру, Раннинга и Квоттербека и Квоттербеку перерезать глотку. Раннинг останется с трупом своего Квоттербека на долгие часы, и ему предстоит справиться с эмоциями, смириться с потерей и осознать, что сопротивление чужой смерти бесполезно.

После этого Раннинга, залитого кровью и смиренного, отвязывали от трупа, отмывали и отправляли на Матч укреплять нервы.

Процесс воспитания Игроков тогда был намного сложнее и затратнее, зато психика прошедших тренинг становилась идеальной.

Мне нельзя было слушать его истории. После каждой я погружался в какое-то отупение. В голове не укладывалось – как можно было просто так, ни за что, убить Игрока? Хорошо, воспитание психики… это важно. Но… кто дал право ради этого просто убивать Игрока?

Мой мир пошатнулся. В храмах нас любили и обхаживали, нас поили витаминными коктейлями и предоставляли доступ к любой информации, после тренировок нас осматривали медики, нам позволяли общаться и играть друг с другом.

Я считал – это наш дом, наш неприкосновенный храм, куда приятно вернуться после Матча, нас в нем ждут.

Теперь же я ковырял вилкой холодное консервированное желе и пытался разобраться – кем мы были для Служителей Монастырщины? Откуда они появлялись в наших храмах, о чем думали, выпуская очередного Раннинга из колбы?

Я видел их и через три слоя пластика и без преград. Все они, сосредоточенные, с холодными улыбками, в белых одеждах, были для меня исполнителями воли Аттама и, наверное, семьей.

Служителю можно было задать любой вопрос, пожаловаться на боль или дискомфорт и сразу же получить свою долю внимания. Они были акушерами, воспитателями и союзниками, угрозой – никогда.

А Квоттербек говорит, что прежде они убивали нас без причины. Как же так? Как же так, ведь мы – их создания, рожденные по правилам Аттама, а как возможно уничтожить то, что создал?

Как им позволил Аттам, как не распылила их Эба?..

– Такого не может быть. – В конце концов я защитился недоверием.

Квоттербек, хоть и казался спящим, расслышал мой шепот и поднял голову.

Я помню. Подождите, дайте мне лишнюю минуту на то, чтобы снова увидеть это до последней детали…

Он поднял голову. Его лицо – по правилам и образу Аттама, только в глазах было намешано всякого, что он не успел спрятать. Ему было меня жаль, я видел, но на самом деле жаль ему было не меня, а всех нас. Ему не хотелось больше молчать, он даже губы разомкнул, чтобы ответить, но потом передумал и снова опустил голову.

В ту ночь я не заснул. Отсутствие Тайтэнда тяготило меня так же, как сейчас – отсутствие ног. Команда понесла потерю, наш общий организм перекосило, и он еще не нашел того баланса, в котором должен был пребывать.

К утру это чувство потери стало невыносимым, и я положил себе свергнуть господство предавшего нас Квоттербека и начал с того, что перестал задавать ему вопросы.

Я хотел свергнуть своего бога.

Кстати, кто-нибудь из Служителей разбирался в вопросе религии Игроков? Помнится мне, перед заморозкой кто-то из вас сильно удивлялся моему мировоззрению, а я, какой-то чушью обколотый, выложил ему все и сразу… Не занимались? Вам не интересно. Понимаю. Да и зачем вам разбираться, все и так ясно. На каждой колбе снаружи и изнутри стоит знак «Ат-Там». С момента зарождения сознания эти буквы всегда перед нашими глазами, и они же наше клеймо. Я так давно здесь болтаюсь, что уже в курсе – это просто завод-производитель наших колб и другого оборудования, товарный его знак. Но что поделать – в моем сознании до сих пор живет образ всесильного бога, по правилу которого я был создан и по образу которого был создан Квоттербек – сильный, черноглазый, с особым, внимательным и почти неподвижным взглядом.

Утром прекратилась мерзкая морось, кусты распрямили ветки, выпрямилась примятая трава. Ночью все казалось серым, но под солнцем высветилось серебром. Небо, в которое вертолет утащил Тайта, было цвета алюминиевой ложки. Я мельком подумал – его, наверное, уже нет в живых.

Раздумывать дальше мне не дал Квоттербек. Он запряг нас с Лайном проверять оборудование, оружие, пересчитывать припасы, и мы битых два часа рылись по рюкзакам и сумкам и раскладывали так и сяк различные приборы и банки.

Оказалось, что третья линия почти полностью лишила нас медикаментов – осталось несколько ампул с реактивами для смеси плазмы и крови, бинты и иглы. Стимуляторы закончились, закончился разряд микрохирурга, не было энергии на диагностах – все сожрала броня Лайна.

Броня Лайна извела заряд «Иглы», кормить ее было нечем. Все, что осталось в норме, – это наши шлемы и персональный «Аттам» Квоттербека. Остались «Щелчки», пара котелков и связь.

Проще говоря, наши шансы на выживание снизились вдвое при условии, что линия болеет за нас, и вчетверо – при условии, что линия болеет за Луну.

Лайн сильно переживал за «Иглу». Он молчал, конечно, но сидел над ней, как над трупом, сумрачный и тяжело дышащий. Здесь, среди серебристой травы и кустов, он выглядел большой камуфляжной кочкой. Серые глаза выделялись на раскрашенном пятнами хаки лице.

Еды тоже осталось мало. Пара банок холодного желе и пакетик со специями, который Тайтэнд, оказывается, запихнул в карман одного из рюкзаков. Без Тайта этот мешочек был для нас почти бесполезен. Я умел пользоваться только солью, но в итоге все-таки запихнул специи к себе во внутренний карман. Выбрасывать их было бы кощунством.

Четвертая линия, одна из самых сложных и длительных, казалась мне непреодолимой – без Тайта, среди вещей которого не было ничего, что помогло бы необученным премудростям минирования Раннингам и Лайнам. Квоттербек внимательно разобрал провода, детонаторы и лески, что-то взял себе, а что-то отложил и после закопал в горячей дымящейся яме, из которой мы извлекли Солнце.

Оно, пахнущее кислыми реактивами, натужно гудело, мигая множеством огоньков.

Лайн откашлялся и взвалил его на плечи. Квоттербек кивнул ему, набросил на лицо экран шилд-кавера и раскидал по нашим шлемам информацию о предполагаемом маршруте.

Я увидел изрезанный берег какого-то водоема и кубик большого города, стоявшего прямо на побережье. За все утро я не произнес ни слова и сейчас смолчал, хотя хотел узнать – почему мы не идем разведкой? Как узнать, за кого болеет линия? Неужели ввалиться в нее наобум, без медикаментов и заряженного оружия?

Так, почти налегке, мы побрели через серебряное поле, шурша жесткой травой, местами доходившей до пояса. Я обернулся однажды, пытаясь запомнить это место, но позади небо слилось с горизонтом, и запоминать оказалось нечего.

Лайнмен шел за Квоттербеком, а я замыкал цепочку, упрямо глядя в его спину. Тогда я и заметил, что термоструктурная защита начала плавиться. Защитный пласт свернулся по краям и сморщился. Кое-где виднелись застывшие капли.