Военные мемуары. Единство. 1942-1944 - Шарль де Голль

Вслед за тем я представил президенту своих сотрудников. Он назвал мне своих. Тут вошли Черчилль и генерал Жиро, оба со свитой — целой группой союзных военачальников и чиновников. В то время как вошедшие толпились вокруг президента, Черчилль громогласно повторил свою филиппику против меня и все свои угрозы с явным намерением хоть отчасти польстить уязвленному самолюбию Рузвельта. Однако Рузвельт сделал вид, что ничего не замечает, для контраста заговорил со мной сверхлюбезным тоном и попросил исполнить его последнюю просьбу, которой он придает большое значение: «Не согласитесь ли вы, — сказал он мне, — хотя бы сфотографироваться рядом со мной и с английским премьер-министром и вместе с генералом Жиро?» — «Охотно, ответил я, — ибо я питаю величайшее уважение к этому великому солдату». «А пойдете ли вы на то, — вскричал президент, — чтобы пожать руку генералу Жиро в нашем присутствии и перед объективом фотоаппарата?» Мой ответ был: «I shall do that for you»[45]. Тогда Рузвельт пришел в восторг и приказал вывести себя в сад, где заранее были поставлены четыре стула; мы увидели бессчетное количество фотокамер, направленных в нашу сторону, и целую плеяду репортеров, выстроившихся в несколько рядов с авторучками наготове. Четверка актеров мило заулыбалась. Обусловленное рукопожатие было продемонстрировано. Все складывалось как нельзя лучше. Америка будет удовлетворена, увидев на фотографии, что французский вопрос разрешен с помощью deus ex machina[46] в лице самого президента.

Прежде чем покинуть Анфу, я составил краткое коммюнике и предложил Жиро подписать его — само собой разумеется, не доводя об этом до сведения союзников. «Мы увиделись. Мы беседовали… Мы подтвердили нашу веру в победу Франции, в торжество свобод человека». Мы объявляли, что между нами установлена постоянная взаимная связь. Жиро подписал. По его просьбе слова «демократические принципы», включенные сначала мною, были заменены в тексте словами «свободы человека».

Последующие недели были для меня мучительны. После Анфы я рассчитывал отправиться в Ливию, где сражались наши войска. Но союзники воспротивились. Ссылаясь на технические трудности, они предоставили нам единственный способ покинуть пределы Анфы — на английском самолете, отправлявшемся непосредственно в Лондон. Мы возвратились в Лондон 26 января. На пресс-конференции, состоявшейся 9 февраля, я рассказал о том, что в действительности произошло в Анфе и что никак не соответствовало сведениям, распространенным англо-американскими источниками. Я без всяких церемоний раскрыл задние мысли официальных и официозных американских лиц, которые упрекали Сражающихся французов за их стремление «заниматься политикой» и рассчитывали таким образом помешать Франции вообще иметь свою политику. Поэтому, когда я снова заявил о своем намерении посетить Восток, английское правительство в марте дало мне знать, на этот раз в письменной форме, что оно отказывается предоставить мне для этого технические средства.

Состязание между Вашингтоном и Лондоном в неблагожелательности к нам нашло свое более чем широкое отражение в прессе и радиовещании. За редкими и благородными исключениями, газеты и комментаторы в Америке и даже в самой Великобритании, казалось, не сомневались в том, что французское единение должно произойти вокруг Жиро. Почти во всех газетах и выступлениях по радио в отношении меня выносились самые суровые суждения. Некоторые говорили: «жалкая гордыня» или «несбывшиеся притязания», но большинство заявляло, что я кандидат в диктаторы, что мое окружение, кишащее фашистами и кагулярами, толкает меня на установление во Франции после освобождения личной абсолютной власти; что в противоположность мне генерал Жиро, простой солдат без всяких политических притязаний и намерений, является опорой демократии; что французский народ может довериться Рузвельту и Черчиллю, которые помешают мне поработить французов.

Само собой разумеется, что некоторые французские эмигранты, не присоединившиеся ко мне и по этой самой причине зависевшие от иностранцев, всячески распространяли и старались внушить эти тезисы. В Америке газета «Пур ла виктуар», в Англии ежедневная газета «Франс», телеграфное агентство «Ажанс Франсез Эндепандант», журнал «Ла Франс либр» и большая часть коллектива «Французы говорят французам», вещавшего через Би-Би-Си, открыто встали на сторону Жиро. Зато органы «голлистского» толка, такие как «Вуа де ла Франс» Анри Тореса в Нью-Йрке, «Ла Марсейез» Франсуа Киллиси в Лондоне, передачи Мориса Шумана по английскому радио, крупная радиостанция Сражающейся Франции в Браззавиле, поддерживали нашу позицию.

Надо сказать, что если союзники преподносили нам неприятности, то во Французской Африке непрерывно множились примеры дружественного к нам отношения. Движение «Комбат», объединившее «голлистов», непрестанно пополнялось их сторонниками. Рене Капитан приехал в Лондон сообщить мне об этом. Те части Леклерка, которые вошли у Гадамеса в соприкосновение с войсками Сахары, встречали у них восторженный прием, и многие заявили о своем желании вступить в ряды армии. В Нигерии, в Дагомее, в Того, в Гвинее, на Береге Слоновой Кости, в Верхней Вольте наши эмиссары теперь налаживали контакты. Но народный выбор особенно явно проявлялся в среде моряков. Большая часть экипажей военных и коммерческих судов, которые следовали из Марокко, из Западной Африки, из Алжира через американские и английские порты, воспользовались этим случаем, чтобы явиться на вербовочные пункты Сражающейся Франции. Так, борт «Ришелье», направлявшегося из Дакара в Нью-Йорк для ремонта, покинуло триста моряков, желавших служить в свободном французском флоте. Эскадренный миноносец «Фантаск», транспортное судно «Иоминг», грузовое судно «Лот», следовавшее в Америку, также не досчитались многих матросов. В шотландском порту Гринок экипажи транспортных судов «Эридан», «Вилль д’Оран», «Шамполльон», «Круа», «Меония», «Ямайк» присоединились к генералу де Голлю и потребовали, чтобы на мачтах водрузили Лотарингский крест.

Все это раздражало Вашингтон. Тем более что по ряду признаков можно было предвидеть, что когда немецкая и итальянская армии, пока еще отделявшие войска Жиро от войск Леклерка и Лармина, будут заперты в Тунисе, военные части Северной Африки неудержимым потоком хлынут в ряды свободных французов. Американцы, опасавшиеся, что завершение африканской битвы приведет к умножению рядов «голлистов», всячески старались добиться нашего согласия на компромисс.

Они пытались прибегнуть к политике твердой руки. В Соединенных Штатах часть моряков, покинувших стой суда, чтобы присоединиться к Сражающейся Франции, была арестована и заключена в тюрьму. На нашего делегата Адриена Тиксье и адмирала Гэйрала — главу нашей морской миссии — посыпались угрозы со стороны государственного департамента и морского министерства. В Великобритании сами англичане ограничивались пока что лишь скорбными минами, но американцы грозили всеми карами экипажам французских судов, которые прибыли из Африки, чтобы получить мои распоряжения. Дело дошло до того, что судно «Ямайк», ставшее на рейд в порту Гринок, было занято отрядом американских моряков. В Карлтон-гарденс адмирал Старк, в отчаянии оттого, что ему приходится идти против дела, которому он сочувствовал разумом и сердцем, но «связанный приказами», много раз подавал жалобы морскому комиссару Обуано[47], Дьетельму, в чьем ведении находился торговый флот, а при случае и мне. Американская пресса и радио распространяли официальные и официозные заявления, обвиняя генерала де Голля в том, что он саботирует военные усилия и не позволяет французскому флоту выполнять его прямую задачу.