Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного - Елена Арсеньева

Лаис протиснулась мимо иссохших останков тераса, прижимаясь к стене, чтобы не коснуться его, все еще смутно опасаясь, что он вдруг оживет и накинется на осмелевшую жертву, — но через мгновение забыла обо всем: и о чудовище, и о страхе, которое оно вызывало, потому что перед ней открылась пещера — и ее истинный обитатель и властелин.

Это была статуя — изваянная из бело-розового мрамора статуя обнаженного мужчины. Он был прекрасен так, что у Лаис счастливо дрогнуло сердце, как это часто бывает при виде безусловной красоты: закатов над морем, бирюзового сверканья волн в солнечных лучах, первых весенних цветов, проклюнувшихся на голой, еще пронизанной зимней стужей земле, прозрачного, бледного очерка луны, которая виднеется на голубом дневном небосводе, сонмища белых роз, обвивающих замшелую каменную стену и источающих волшебный, сладостный аромат…

Мужчина стоял на одном колене, опираясь одной рукой о землю и протянув другую вперед, как будто осторожно касался чего-то… Например, нагого тела женщины, распростертой перед ним и зовущей его к себе. Лицо его выражало восторг и нетерпение, каждая мышца совершенного тела была напряжена, он был готов слиться с возлюбленной, однако…

Лаис тихо вскрикнула от ужаса, увидев, что знак его мужской силы отбит или отломан! На его месте виден был только косой каменный обломок.

Мраморный красавец был оскоплен.

Как же ненавидел его тот, кто это сделал! Но почему, зачем? И где та женщина, в объятия к которой он стремился?..

Это было тайной. Вековой тайной! Возможно, принадлежавшей не такой незапамятной древности, как остов чудища, но тоже очень старинной — и потому недоступной разгадке.

Лаис несколько раз обошла вокруг статуи, восхищаясь прекрасным мужчиной и стараясь не смотреть на его увечье, и вдруг остановилась, насторожившись.

До нее долетел звук бегущей воды.

При этом звуке Лаис ощутила вдруг такую жажду, что сейчас все бы отдала за возможность попить! Она готова была камни пробивать голыми руками, лишь бы дотянуться до воды!

Однако ничего такого делать не пришлось. Лаис обнаружила несколько узких лазов, ведущих в глубину скал, послушала около одного, около другого — и догадалась, где шумит вода. Она прошла, согнувшись в три погибели, по узехонькому каменному коридорчику, ежеминутно рискуя ободрать плечи о стены, и наконец оказалась еще в одной большой пещере. Посреди находилась полукруглая каменная чаша, видимо, выдолбленная в толще породы тонкой струйкой воды, льющейся откуда-то со сводов пещеры, словно там, наверху, была еще одна каменная чаша, переполненная через край.

Очевидно, из-за того, что вкрапления фосфороса отражались в колеблющемся зеркале воды, в этой небольшой пещере было особенно светло.

Лаис с наслаждением напилась и умылась, а потом сняла свой хитон, который с утра, это она точно помнила, был белым, и помылась. Переплела волосы, снова оделась, чтобы не замерзнуть.

И вдруг ощутила, как она устала. Устала от потрясений, от страхов, от ожидания неминуемой смерти — и от того, что страшное воспоминание о погибшей Гелиодоре то и дело возвращалось и терзало сердце.

Лаис сердито отерла глаза, которые снова наполнились слезами, — да так и замерла, потому что ей послышался звук голосов.

Звук мужских голосов!

Лаис от изумления чуть не обратилась в камень и поначалу решила было, что это все ей мерещится, однако голоса продолжали звучать. Чудилось, что их обладатели разъярены и о чем-то спорят так страстно, что готовы поубивать друг друга.

Может быть, испуганно подумала Лаис, это какие-нибудь дактили, тельхины, куреты, курибанты — древнейшие духи земли? Может быть, здесь, в глубоких пещерах Акрокоринфа, они таятся от людей — ну и иногда затевают ссоры и свары? Только очень странно, что голоса обитателей подземных глубин кажутся чем-то знакомыми Лаис…

Преодолевая страх — это стало уже для нее чем-то привычным! — Лаис пошла на голоса. Пещера снова перешла в узкий короткий коридор, который окончился нагромождением камней. Голоса звучали из-за них! И Лаис едва не упала, когда узнала их обладателей.

Это говорили Клеарх и Артемидор.

— Не лги мне, красивый подлый мальчишка! — Голос Клеарха был полон такой ненависти, что Лаис даже усомнилась, что это говорит ее друг, всегда добрый, великодушный, улыбчивый, приветливо обращавшийся даже с рабами. Казалось, звуки с трудом прорываются через его губы, окаменевшие в судороге ненависти. — Это твоих рук дело!

— О чем говоришь ты, Клеарх Азариас, я не понимаю! — отвечал Артемидор, и в голосе его звучала такая же ненависть. — Как смел ты явиться сюда, в это святилище, как смел ты обвинить меня невесть в чем! Да неужели я стану пачкать руки, убивая одну шлюху ради того, чтобы за это убийство распяли другую?! Даже если эта тварь обманула меня так низко и так гнусно, даже если она собиралась выставить меня на публичное осмеяние…

— Та-ак… — протянул Клеарх. — Значит, ты ничего не отрицаешь… Ты уже знаешь о том, что происходило здесь! И признаешь, что у тебя были основания ненавидеть Лаис и желать ей зла! Ты рассказал ему, Мавсаний, не так ли?

— Ты и твоя гнусная шлюха довели до предательства моего верного слугу! — перебил раба Артемидор. — Я застиг его в то мгновение, когда он собирался перерезать себе горло! Он был мне больше, чем слуга, он не был рабом — он был моим другом! Верным другом! А вы заставили его…

— Это не так, мой господин, — тихо-тихо сказал Мавсаний, и Лаис показалось, что этот голос доносится из невозвратного далека, словно Мавсаний уже готовился войти в лодку перевозчика и отправиться в свой последний путь — за Ахерон, в Аид. — Я сам пришел за помощью к этой девушке. Мне нестерпимо было видеть, что молодость твоя проходит бесплодно, как ты губишь надежды своей матери, надежды всех предков твоих! Твоя сила, твой ум, молодость и красота должны жить, должны повториться в твоих детях! Я предал тебя, но во имя процветания рода Главков. За свое предательство я недостоин даже погибнуть от твоей руки, я хотел сам прервать нить своей недостойной жизни, надеясь, что духи твоих предков улыбнутся мне, когда мы встретимся с ними в полях асфоделей!

— Безумец, они там забыли обо всем! — яростно крикнул Артемидор. — Они тебя и не вспомнят! Ну что за нелепость — ради одобрения мертвых ты предал живого!

— Можно подумать, своим предательством он обрек тебя на страшные муки, — с ненавистью проговорил Клеарх. — Ты изведал блаженство, о котором я мог только мечтать! Я считал дни до того мгновения, когда Лаис станет моей, когда я смогу заключить ее в объятия и прошептать слова любви! Ты получил исполнение моих самых заветных желаний, ты получил то, за что я готов был жизнь отдать! Если бы ты только знал, как я желал убить тебя, когда ты обладал ею! Но я убоялся проклятия Афродиты, которое пало бы не только на меня, но и на Лаис. Однако теперь я жалею об этом, ибо ты обрек на смерть самую прекрасную и желанную из женщин! Но я спасу Лаис. Ты должен признаться, что повинен в гибели Гелиодоры!