Альбигойские войны 1208—1216 гг. - Николай Осокин

Балдуин уехал. Долго после этой сцены никто не смел показываться на глаза Раймонду: так был он страшен и печален. Единственная надежда его, родной брат изменил ему. Но в эту решительную минуту он не отступил. Когда Балдуин постыдно присягал Монфору и из слуги дьявола делался слугою Христовым[92], Раймонд взывал к своему народу.

Противники дождались наконец открытого боя. Монфор становился нападающей стороной. Причиной объявления войны графу Тулузскому он называл вмешательство последнего в лаворскую осаду. Говорили, что в городе нашли вспомогательный отряд, посланный тулузским графом[93]. Все знали, что Раймонд запретил осажденным давать присягу. Но главный повод заключался в том, что Раймонд был отлучен легатами и что Монфору, с французами и немцами, надлежало «исполнить над ним месть Божью».

Формального вызова и теперь не было. Крестоносцы шли прямо на Тулузу, потому что теперь иначе им некуда было идти.

Всему Лангедоку не могло не казаться, что это движение будет роковым во всей истории альбигойских войн.

Ход альбигойской войны от первой тулузской осады до подчинения Лангедока и Тулузы Симону Монфору

Тулуза давно уже привлекала к себе крестоносцев своим богатством, стратегическим положением, а главное – значением центра провансальской ереси. Столица Лангедока была союзницей альбигойцев. Искоренить ересь было нельзя, не поколебав ее столпа. Можно было разрушить еще сотню замков и городов, но не нанести такого удара ереси, каким была бы одна сдача Тулузы. Это событие стало бы сигналом к сокрушению ереси во всей Европе. Все средневековые протестанты Запада обращали свои взоры к этой царственной общине. Подчинение Тулузы и без этих причин соответствовало замыслам Симона де Монфора – оно делало его повелителем Лангедока. Его французам предстояло здесь окончательно восторжествовать над провансальской расой. Множеству простых крестоносцев взятие Тулузы принесло бы деньги, богатства, удовольствия и спокойный приют. Фанатичным монахам она сулила наслаждения видом костров с еретиками; по их убеждению, лишь пепел самых опасных распространителей нечестивого учения мог дать им спокойствие за будущее католицизма. Легатам взятие Тулузы возвещало окончание их трудов, достойное вознаграждение и долгую славу в той теократической монархии, которая должна была основаться на развалинах блестящего, веселого и свободного царства Раймондов.

Такие мысли воодушевляли армию крестоносцев, когда она шла осаждать Тулузу.

А столицу тогда охватил самый искренний энтузиазм. Религиозные и политические страсти всплыли наружу и смешались между собой. В самом деле, мало кто не понимал, что Монфор столько же, если не более, желает стать государем Тулузы, сколько искоренить ересь. Республиканский интерес мог явно пострадать, если такой честолюбивый и деспотический государь сядет на престол тулузских графов. Никакая из северных и центральных французских общин, которым естественно было сочувствовать тулузской, не пожелала бы видеть в стенах своих Монфора и его рыцарей и не пожелала бы того Тулузе.

За республиканским принципом в столице скрывался религиозный. Призывая сограждан защищать знамя свободы, многочисленная альбигойская партия видела в том спасение своей веры. Она успела уже показать свою силу, изгнав из города католического епископа, явно тяготевшего к крестоносцам.

Фулькон был злым гением Тулузы. Если он не переставал действовать против альбигойцев, то это было, конечно, его долгом как католического пастыря, но этот некогда веселый трубадур стал фанатиком и другом крестоносцев, когда надел рясу монаха. У него постоянно происходили столкновения с Раймондом, отлученным Церковью, готовившимся к обороне города и теперь явно поддерживавшим еретиков. Понятно, что епископ стал беспокоиться за свою личную безопасность, когда увидел, что альбигойское вероисповедание восторжествовало, что еретики появляются на всех городских должностях, что католичество здесь скоро станут преследовать. Фулькон чувствовал, что он виноват перед городом. На Страстной неделе Великого поста в 1211 году, в то время, когда Монфор стоял еще под Лавором, епископ объявил, что не может приступить к католическому праздничному богослужению в городе, где находится отлученный, заражающий своим присутствием всякое место, на которое ступит. Он просил Раймонда на время Пасхи удалиться за город. Граф прогнал посланного и отвечал, что епископ сам может совершить такую прогулку, и прибавил притом, что еще лучше тот поступит, если навсегда оставит Тулузу. Тогда епископ объявил, что готов перенести все гонения за веру, что готов даже умереть за нее, что безоружный отдастся он палачам Раймонда и мести еретиков…

…И тут же поторопился уехать. Он направился прямо к Монфору и в лагере крестоносцев оказался столь же хорошим воином, сколь счастливым проповедником и дипломатом. По его следам покинуло Тулузу и все католическое духовенство. Согласно одному свидетельству, сам епископ, видя, в какое положение были поставлены в столице его подчиненные, приказал всему духовенству собором выйти из города. Босые, неся Святые Дары на головах, длинной вереницей священники и монахи вышли из ворот Тулузы, направляясь под защиту крестоносцев[94].

В лагере Монфора разрушение Тулузы было уже решенным делом. Это советовали и вновь прибывшие рыцари, французские и немецкие, которые с разных сторон стекались под знамена Монфора. Между ними особенно отличались графы Бар, отец и сын, и граф Шалона. Тибо де Бар особенно настаивал на скорейшем движении к Тулузе. Под Монтобаном его отряд соединился с армией Монфора – великолепная столица Юга была всего в нескольких дневных переходах.

Неожиданно, перед самым выступлением, в лагерь прибыло посольство от тулузских граждан. Многие в рядах крестоносцев боялись, что эти переговоры вырвут у них добычу, что легаты остановятся перед решительным ударом и удовольствуются некоторыми уступками. Но опасаться снисходительности легатов было излишне; думать, что тулузская депутация привезла решительные предложения, было по меньшей мере наивно. Целью посольства было выиграть время, это обнаружилось из общих выражений, с которыми оно обратилось к легатам. При аудиенции присутствовали епископ Фулькон, сам Монфор и все вожди армии. Послы старались доказать, что вторжение крестоносцев в тулузские пределы несправедливо и беззаконно, что, со своей стороны, город сделал все, чтобы отстранить от себя ужасы войны, что он присягнул по требованию легатов и дал заложников. Легаты отвечали, что главная причина похода – в том, что тулузцы продолжают держаться Раймонда, ослушника и еретика, что если они откажутся от него и возьмут в государи того, кого им укажет Церковь, то повод к войне устранится. Иначе на всех тулузцев без исключения будут смотреть как на таких же еретиков[95]. Напрасно добавлять, что такое предложение было отвергнуто. Посольство достигло своей цели уже тем, что дало время Раймонду придвинуться с большим отрядом к месту расположения неприятеля.