Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть 3. Мудрость - Михаил Роттер

Что такое эго, я представлял лишь примерно, хотя кое-что в мединституте нам рассказывали. То, что говорили по этому поводу на философии, представлялось моему практичному уму полной чепухой. А вот то, что говорил профессор с кафедры психотерапии, казалось мне вполне реалистичным. Профессор этот был достаточно странным типом. Никто этому не удивлялся, говорили: «что тут странного, он же с психами работает, сам такой же». Мне же он нравился, потому что он никогда не важничал и вел себя очень естественно. Поэтому когда профессор однажды подошел ко мне после лекции и спросил, не разбираюсь ли я в иглоукалывании (в те времена все думали, что если человек вьетнамец, он обязательно мастер боевых искусств и знаток иглоукалывания), я честно ответил, что я потомственный лекарь. С этого дня мы стали иногда встречаться и я начал показывать ему, как ставить иглы. Иглоукалывание – это очень сложный и объемный предмет, поэтому ни он, ни я не питали никаких иллюзий по поводу того, что можно изучить его за несколько занятий. Профессор хотел просто ознакомиться с общими принципами и освоить несколько простейших методов. Это я вполне мог ему обеспечить, тем более что мне удалось уговорить его вместо игл (опасно все-таки, можно не туда, не так и не в то время воткнуть иглу) практиковать массаж. А профессор взамен стал беседовать со мной (по его собственному выражению), «как со взрослым». Он же рассказал мне про эго, про то, как его понимал Фрейд. Про Фрейда нам говорил на лекциях другой преподаватель, но мельком (не в моде в то время был господин Фрейд в Союзе), так что послушать профессорское изложение мне было интересно.

По словам профессора, Фрейд использовал понятие эго для описания динамики изменения человеческой психики. Он считал, что эго осуществляет исполнительные функции, является посредником между внешним и внутренним мирами человека, обеспечивает непрерывность и последовательность поведения, «стыкуя» сохраняемые в памяти события прошлого с событиями настоящего и воображаемого будущего. При этом эго «отдельно», оно не совпадает ни с психикой, ни с телом. Оно способно меняться на протяжении жизни, особенно под воздействием угрозы, болезни и изменений условий существования.

Когда я рассказал это Дэвиду, он только махнул рукой:

– Все это несомненно верно. Для Фрейда, – добавил он. – Тебе же нужно знать, что эго мешает тебе осознавать свои недостатки и потому является, пожалуй, основным препятствием для духовного развития. И имей в виду: пока у тебя в уме есть хоть сколько-то эго, оно все равно будет мешать тебе.

Вот и все, что тебе нужно о нем знать. А избавиться от него просто. Побольше смирения и эго «сдохнет». Кстати, тебе наверняка прекрасно известно, как сурово традиционные азиатские учителя относятся к своим ученикам, даже если это их ближайшие родственники. Я же вижу, с каким трудом ты иногда удерживаешься от того, чтобы не начать наводить свои вьетнамские порядки на тренировках. Как ты думаешь, почему старые мастера так строги?

Тут Дэвид был прав: по поводу строгости (я бы даже сказал, жестокости) азиатских учителей я мог много чего рассказать. А почему так? Да потому что воинскому искусству иначе как «в строгости» не научишь. Ученик должен уважать (да чего скрывать, бояться учителя), только тогда он станет слушаться его по-настоящему.

– Ну с учением ладно, – не отставал Дэвид. – Тут я согласен. Но зачем заставлять ученика прислуживать учителю, делать грязную работу, специально унижать его, иногда прилюдно? Или скажешь, у вас так не принято?

Возразить было нечего, все так и было.

– Ты прав, так и есть, – согласился я. – А вот почему так, я не знаю, ни дед, ни Ван мне ничего по этому поводу не говорили, хотя сами наверняка знали.

– Уверяю тебя, что они немногие из тех, кто понимает истоки этой традиции. Большинство мастеров (да хотя бы и ты) не знают, для чего это нужно, они просто учат так, как учили их. А нужно это для того, чтобы убить в ученике эго. Разумеется, почти никогда достичь этого не удается. Все происходит с точностью до наоборот: пока ученик находится в подчинении у учителя, его эго несколько стихает, прячется, но когда он достигает мастерства, оно раздувается неимоверно, становясь намного больше того, каким оно было вначале. Такая вот «суперкомпенсация». Поэтому даю тебе рецепт, всего одно слово: смирение. Лекарство от эго – это поменьше гордыни и побольше смирения. Конечно, эго ты не убьешь, оно у тебя совершенно непомерное, настоящее мастерское эго. Но уменьшить его ты вполне сможешь. Думаю, даже очень значительно, ты же мастер Ци-Гун и блестяще умеешь контролировать свой ум. Так что следи за собой, и если увидишь малейшие признаки гордыни, гаси их безо всякого снисхождения. А их много, уж поверь мне.

Ладно, будем заканчивать, завтра автобус в восемь утра, а ты знаешь, как я не люблю рано вставать. Если хочешь что-то спросить – спрашивай. А я, если, разумеется, смогу, отвечу.

– Ты меня как-то интересно учил все это время. Все говорят о том, чего надо достичь, чего добиться, что получить. А ты говорил только о том, от чего нужно избавиться: от привязанностей, от чувства деятеля, от отождествления себя с телом, от эго. В общем, от всего. И что же тогда остается человеку? И что это за человек без чувств и привязанностей?

– Насчет «избавиться» это просто. Ты видел, как делают кувшины из глины?

Конечно, я видел. Во Вьетнаме есть деревни, где основное ремесло местных жителей – это гончарное дело. У нас была обычная деревня, но и у нас был прекрасный гончар. В детстве мне очень нравилось смотреть, как он работает, как формирует кувшин на вертящемся гончарном круге, как раскрашивает его традиционными пятью (белой, коричневой, голубой, зеленой и с эффектом мелких трещин) видами глазури и обжигает готовые горшки в печи. Он был добрый и даже разрешал мне иногда самому вылепить горшок. Видя мои изделия, дед только качал головой, но эти мои развлечения поощрял. «Получается пока плохо, – говорил он, – но это не важно, ты же стараешься».

Узнав, что я не только видел, как лепят горшки, но и сам умею это делать, Дэвид спросил меня, видел ли я также старинные вазы, выточенные из цельного камня.

Такую вещь я держал в руках только раз в жизни, когда Ван, как обычно, искал что-то в одном из своих бездонных сундуков. В этот раз вместо обычного барахла он извлек дивной красоты каменную вазу. Показывая мне ее, он сказал: «Посмотри, какая работа. И все выточено руками, про такие вещи наши предки говорили «начинает прадед в молодости, заканчивает правнук в старости». Досталась мне от того самого Вана, который обучал императора Вьетнама. Ей нет цены, XV век, а я, старый дурак, про нее совсем забыл».

– Прекрасно, – обрадовался Дэвид. – Тогда ты знаешь, чем отличается изготовление глиняного горшка от изготовления каменной вазы. В первом случае у тебя ничего нет и ты должен все сделать сам, а во втором – у тебя все есть и ты просто должен отсечь, отбросить все лишнее. Вот это наш случай. У тебя все есть от рождения, Бог тебе уже все дал. Тебе же остается отбросить все лишнее, наносное, не свойственное человеку. Ты сейчас подобен прекрасному изделию, спрятанному в камне, но ты же и скульптор, который должен отсечь ненужный камень. Вот и все!