Родной берег - Уильям Николсон

– Задействуйте резерв, немедленно.

Приказ был передан стоящей у берега десантной барже, на которой находились семьсот солдат из Мон-Руаяльского фузилерного полка и триста семьдесят морпехов из сорокового батальона. Над морем и берегом висела густая дымовая завеса, маскируя все новые прибывающие баржи.

На катере Эда Эйвнелла приказ встретили радостными криками:

– Наконец-то, черт возьми!

Десантники уже три часа сидели в ожидании, слушая, как над головами пролетают и падают в воду снаряды береговых батарей, как с далекого пляжа доносится неумолкающий треск пулеметов. Наконец-то можно заняться своим прямым делом.

Четыре десантных катера выстроились в линию, формируя последнюю, после фузилеров, волну атаки. Десантники видели, как фузилеры прыгают с барж, добираются, минуя дымовую завесу, до пляжа и падают, сбитые перекрестным огнем; как плюхающиеся мины раскидывают солдат, будто игрушечных; как взрывают землю гаубичные снаряды. Но главное – видели бесчисленные трупы, усеявшие берег от кромки воды до набережной.

Изготовившись к прыжку и глядя на все это, Эд Эйвнелл понял, что втянут в кровавую и притом дурацкую игру.

– Полный идиотизм!

И в тот же миг полковник Филлипс осознал допущенную ужасную ошибку. Натянув белые перчатки, чтобы сигналы, которые он подаст руками, были видны другим судам, он встал в полный рост на носу катера и крикнул, подкрепляя приказ жестами:

– Назад! Назад!

Пуля угодила ему в лоб, когда полковник в очередной раз повторял команду. На катере номер два, идущем чуть впереди, сигнала не заметили. Остальные повернули назад.

Тич Хоутон, неотрывно глядя на пляж, крикнул подчиненным:

– Готовьсь! Пора!

Катер, задрожав, остановился, десантники посыпались с бортов, оружие на изготовку, и устремились вперед, рассеявшись по пляжу. Каким бы ни был изначальный план, теперь приходилось действовать по обстановке. Выслеживать врагов – и уничтожать их.

Рядом со «спитфайрами» Королевских ВВС в небе серебрились «фокке-вульфы». И если у первых уже заканчивалось топливо и они разворачивались в сторону дома, то вторые снижались, чтобы обстреливать на бреющем полете людей на берегу. Эд Эйвнелл, охваченный жгучей смесью отчаяния и гнева, карабкался на стену набережной, отстреливаясь из «брена». Врага не было видно, но пули летели отовсюду. Эд помчался по пустой мостовой, стреляя на бегу и вопя: «Вылезайте, гады!» Краем глаза заметив снайпера, целящегося в него из окна дома, Эд резко развернулся и окатил врага огнем.

Пока фузилеры с боем пробивались к рыночной площади, гамильтонцы сумели-таки захватить казино. Но мины падали по-прежнему, а с утеса продолжала работать тяжелая артиллерия. Раненых и убитых сносили в захваченное пустое здание на набережной. Большая часть камеронцев держала оборону от противника, засевшего в лесу к западу от местечка. Больше не было ни единой цели, ни общей стратегии. Люди стремительно бежали в противоположных направлениях, повинуясь лишь собственным импульсам. И посреди этого смертоубийственного бедлама местные жители преспокойно занимались своими делами, словно бы начисто игнорируя опасность. Один завел четырех коров под прикрытие амбара и вернулся сгребать сено. Другой, в шляпе и пиджаке, но без рубашки, ехал себе вдоль по улице на велосипеде с багетом в корзине. Мальчишки таращились на бегущих мимо солдат. Некоторые дома успели загореться – к небу потянулись тонкие струйки дыма.

Начался отлив. Между галечным пляжем, заваленным телами, и морем, где ждала затянутая дымом армада, открылась широкая полоса блестящего песка. Шел одиннадцатый час. Генерал Робертс на «Калпе» понимал, что операция провалилась. И дал приказ отступать.

* * *

Поняв масштаб катастрофы, Эд Эйвнелл взбеленился. Больше, чем враг, не пожелавший сразиться в открытом бою, его бесила глупость происходящего. Какой нормальный стратег отправит людей среди бела дня штурмовать хорошо укрепленное побережье? Но где его взять, нормального? Миром правят идиоты, а в результате всегда получается черт знает что. Поэтому наряду с яростью Эда охватывает злорадство: он заранее знал, что все так и будет. Высадка без плана и цели, не давшая ничего, кроме ненужной гибели множества людей, классически иллюстрировала его теорию бессмысленности бытия. Даже над собственным праведным гневом, с каким мстил врагу, Эд внутренне посмеивался, сознавая, что на самом деле для убийства есть единственное оправдание – что ты сам готов умереть.

К моменту, когда пришел приказ отступать, Эда охватило некое экстатическое состояние. Его могло ранить множество раз, но каким-то чудом все пули и осколки пролетали мимо. Ощущение собственной удачи заставило напрочь забыть про осторожность: он неуязвим!

* * *

Ларри все сидел, скрючившись, у брошенного танка. Он видел, как солдаты бегом возвращались к своим баржам. Пахло водорослями, морем и кровью. Вставать и возвращаться не хотелось: от воды его отделяла опасная зона. Солдаты падали, сбитые на бегу кто выстрелами со стороны набережной, кто пулеметной очередью из низко проносящегося самолета, кто осколками беспрестанно рвущихся мин. Но Ларри оставался на месте не потому, что боялся выйти на открытое пространство. Просто он утратил волю к действию, смирившись даже с собственной смертью.

Его усталый взгляд привлек человек, бежавший с раненым на плечах. Человек передал свою ношу солдатам у баржи и устремился назад, вверх по пляжу, не обращая внимания на свистящие мимо пули.

Эд Эйвнелл. Ларри улыбнулся. И даже попытался окликнуть: «Эдди!» – точно завидев его на лондонской улице, – но не сумел издать ни звука. И все же приятно было в таком странном месте увидеть друга.

Вот Эд поднимает другого раненого и тащит к кромке воды. В затуманенное сознание Ларри медленно просачивалось понимание: десант отступает. Эд снова поднялся по пляжу, по-прежнему невредимый, и поднял на руки третьего человека.

Поразительно, как он шел. Высоко подняв голову, расправив плечи, быстро, но без спешки. И не останавливаясь. Покуда другие, торопясь покинуть роковой берег, устремлялись к и без того перегруженным баржам, Эд лишь доставлял очередную ношу и шагал за следующей.

Вот, значит, как, подумал Ларри. Вот как это делается.

Пошатываясь, он поднялся на ноги. У кромки воды, ярдах в ста друг от друга, стояли, зарывшись носом в песок, десантные баржи. Дальше в море – еще десятки, одни прибывают, другие отчаливают, некоторые делают круг, чтобы подобрать выживших, барахтающихся в воде. Батареи на утесах бьют и бьют, теперь уже по баржам – снаряды падают в воду, поднимая фонтаны брызг.

Пора идти, подумал Ларри.

Он двинулся вниз по пляжу, тем же путем, как прежде Эд. Треск пулемета, свист летящих пуль, – и вот Ларри осознал, что уже бежит. Ботинки кажутся неподъемными; споткнувшись, он подвернул лодыжку. Но ужас гнал все вперед, несмотря на боль, – туда, где блестела полоса мокрого песка. Казалось, ноги уже не касаются земли. Услышав крик, Ларри обернулся и увидел упавшие в грязь носилки с раненым – один из тащивших носилки солдат убит, лежит, распростершись на песке. Второй отчаянно кричал: