Аламут - Владимир Бартол

что, как только они обнаружили, что я сбежала, они допросили всех слуг. Они обнаружили письмо Мухаммеда, и у моего мужа Моисея случился удар, настолько сильны были боль и унижение. Обе семьи немедленно взялись за оружие, сели на лошадей и отправились в погоню. Мы отъехали уже довольно далеко в пустыню, когда на горизонте показалась группа всадников. С Мухаммедом было всего семь человек. Они просили его бросить меня, чтобы его лошадь могла скакать быстрее. Но он просто отмахнулся от них. Мы сменили лошадей, но даже так наши преследователи подходили все ближе и ближе. Тогда Мохаммед призвал своих друзей развернуть коней и броситься на наших преследователей. Он поставил меня на землю и, держа саблю в руке, повел семерых в атаку. Группы всадников столкнулись, и превосходство в численности победило. Один из моих сводных братьев был убит, но и Мухаммед тоже. Увидев это, я закричал в агонии и бросился бежать. Они сразу же поймали меня и привязали к седлу, а мертвое тело Мухаммеда они привязали к хвосту лошади".

"Ужас, ужас, - стонала Халима, закрыв лицо руками.

"Я не могу сказать, что я чувствовал тогда. Мое сердце стало твердым как камень и было открыто только одной страсти - страсти к мести. Я даже не представляла, какое унижение и позор меня ожидают. Когда мы вернулись в Алеппо, я нашла своего мужа умирающим. Но когда он увидел меня, его глаза ожили. В тот момент он показался мне демоном. Его сын привязал меня к смертному одру и стал бить плетью. Я стиснул зубы и молчал. Когда Моисей умер, я почувствовал облегчение. Как будто первая часть мести была исполнена.

"Я лишь вкратце опишу, что они тогда со мной делали. Когда они посчитали, что достаточно меня помучили, они отвезли меня в Басру и продали там в рабство. Так я стал собственностью нашего господина. И он обещал отомстить за меня иудеям и христианам".

Халима долго молчала. В ее глазах Мириам выросла до уровня полубога, и она чувствовала, что благодаря их дружбе неизмеримо выиграла и она.

Наконец она спросила: "Правда ли, что христиане и евреи едят маленьких детей?"

Мириам, все еще погруженная в страшные воспоминания, внезапно вынырнула из них и громко рассмеялась.

"Это не исключено, - сказала она. "Они достаточно бессердечны".

"Какое счастье, что мы находимся среди истинно верующих! Мириам, скажи мне, ты все еще христианка?"

"Нет, не собираюсь".

"Может, тогда еврей?"

"Нет, я тоже не еврей".

"Значит, вы такой же верующий, как и я!"

"Как скажешь, милое дитя".

"Вы очень нравитесь Сайидуне?"

"Я же просила тебя не задавать мне вопросов", - нахмурилась она в насмешливом недовольстве. "Но раз уж я уже так много тебе рассказала, скажу вот что. Вполне возможно, что я ему нравлюсь, но что точно, так это то, что я ему нужна".

"Как ты ему нужна? Я не понимаю".

"Он одинок, и у него нет никого, кому он мог бы открыться".

"Он тебе нравится?"

"Вы не поймете. Он не шейх Мухаммед, но и не Моисей. Он великий пророк, и я им очень восхищаюсь".

"Он, должно быть, очень красив".

"Глупый котенок! Ты пытаешься заставить себя ревновать, спрашивая меня о таких вещах?"

"Несмотря ни на что, тебе так повезло, Мириам", - сказала Халима, и эта мысль прозвучала из глубины ее сердца.

"Тихо, сверчок. Уже поздно, и тебе пора спать. А теперь ложись спать".

Она поцеловала ее, и Халима тихонько опустилась в свою постель. Но она долго, очень долго не могла заснуть. Мысленно она перебирала в памяти все, что услышала от Мириам. Она так живо представила себе похищение и поездку на лошади в объятиях Мохаммеда, что почувствовала его дыхание и прикосновение усов к своей щеке.

Она вздрогнула от какой-то странной сладости и порадовалась, что было темно и никто не мог ее видеть. Но когда в своем воображении она увидела мертвое тело Мохаммеда, привязанное к хвосту лошади и волочащееся за ней, она зарылась маленьким личиком в подушку и зарыдала. И, поплакав, она уснула.

Однажды, вскоре после этого, она наткнулась на сцену, которая вызвала у нее странное отвращение. Она, как обычно, бродила по саду и исследовала заросли, как вдруг услышала странный шепот, доносящийся из-за куста. Тихонько она подошла к тому месту. Сара и евнух Мустафа лежали в траве и занимались тем, о чем Апама обычно рассказывала на своих уроках. Она вздрогнула. Она хотела убежать, но какая-то невидимая сила приковала ее к месту. У нее перехватило дыхание, и она не могла отвести взгляд от этой пары. Она оставалась на месте, пока они не поднялись, чтобы уйти.

Она подумала, не стоит ли рассказать Мириам о том, что видела, чтобы избежать необходимости хранить от нее еще один секрет. Но разве она уже не предала Сару однажды? Нет, она не могла обвинить ее снова. Вместо этого она притворится, что ничего не видела. Все равно она обнаружила это случайно.

И когда впоследствии ей действительно удалось промолчать, она почувствовала облегчение. Она снова смогла смотреть Саре в глаза. Словно своим молчанием она отдавала ей старый долг.

 

ГЛАВА 4

Тем временем в замке ибн Тахир переживал величайшую трансформацию в своей жизни. В течение нескольких дней после его прибытия все кружилось и расплывалось перед глазами, словно кто-то ударил его по голове тяжелой дубиной. Но он быстро приспособился к новому порядку. По прошествии двух недель он не только стал одним из лучших послушников, но и превратился в страстного и горячего приверженца исмаилитского учения. Его лицо также претерпело разительные изменения. Мягкость и округлость его щек исчезли. Они ввалились, а выражение лица стало суровым и решительным. Он выглядел на целых десять лет старше, чем когда приехал.

За это время он успел хорошо узнать своих товарищей, их начальство и общую программу школы.

Капитан Манучехр не только обучал их военным маневрам, но и преподавал географию. Покидая замок, он уезжал с ними так далеко на юг, что когда они поворачивались лицом к месту отправления, то видели пик Демавенда, торчащий над окружающими горами. Эту вершину он выбрал в качестве ориентира для своих объяснений. Когда он еще служил в армии султана, то несколько раз проезжал через все это царство. Теперь на огромном листе пергамента он нарисовал все основные горные хребты, все важнейшие города и рынки, все военные и караванные пути. Он расстелил карту на земле перед послушниками, с помощью