Правило правой руки (сборник) - Сергей Булыга

Но мотор не рыкал и не рыкал, а его наоборот заглушили совсем. Григорий досчитал до сорока и очень осторожно встал с кровати, после ещё осторожней подошёл к окну и посмотрел во двор. Чёрная машина стояла на своём прежнем месте, но соседей возле неё уже видно не было – наверное, их всех загнали внутрь. Зато вокруг самой машины и по всем углам двора стояли люди с винтовками. Это они ждут меня, такой у них приказ, подумал Григорий и отошёл от окна, опять сел на кровать, взял с тумбочки будильник и посмотрел на циферблат. Было без четверти пять. В январе светлеет поздно, подумал Григорий, они будут ждать до светлого. Ему от этой мысли почему-то сразу стало спокойнее, он прислонился спиной к стене и попытался заснуть.

Но не спалось, конечно же. Зато очень хотелось курить. Просто так хотелось, что хоть сдохни! Но курева у него не было, Григорий это знал наверняка, а были только спички, почти полный коробок. Коробок лежал на тумбочке, рядом с будильником. Если смотреть на коробок, курить хотелось ещё больше! Григорий стал смотреть в окно. В окне было совсем темно. Они, наверное, совсем выключили фары, подумал Григорий, и это правильно, зачем садить аккумулятор? Про аккумулятор думать было много лучше, чем про коробок, и Григорий думал про него, и опять думал, и опять. За окном стало светлеть.

Вдруг во дворе опять зарыкало! Ещё порыкало, потарахтело и затихло. И ляпнуло дверью. Григорий осторожно встал, ещё осторожней подкрался к окну и посмотрел во двор. Теперь там, при почти дневном свете, были ясно видны две машины, обе чёрные, но одна была большая, автозак, а вторая легковая, эмка. Из эмки вышел человек в каракулевой шапке. Человек в фуражке выскочил ему навстречу, приставил перчатку к виску и стал что-то говорить, докладывать. Человек в каракулевой шапке посмотрел на окна. Григорий отступил на шаг, но всё равно ещё успел увидеть, как четверо людей с винтовками быстро пошли к крыльцу. Григорий сел на кровать и только и подумал: закурить бы!

А они уже опять вошли в квартиру и пошли по коридору, ничего на этот раз не говоря, а просто, было слышно, открывали двери – все подряд. И вот дошли и до его двери, распахнули её настежь и заглянули – сразу двое. Григорий сидел на кровати и смотрел перед собой, на стену. И они его как будто не заметили! Закрыли дверь и пошли дальше! Дошли до конца коридора, развернулись и пошли обратно. Трое были в валенках, четвёртый в сапогах, сапоги задорно звякали подковками. Григорий мысленно перекрестился. Ляпнула входная дверь, вновь стало тихо.

И во дворе тоже было тихо! Было, конечно, слышно, как они прошли: снег проскрипел на несколько ладов и стих.

Всё стихло! И было уже совсем светло. Григорий сидел на кровати. Нужно было подойти к окну и посмотреть, что там творится, но он не решался, боялся, вдруг его увидят. И он сидел, где и сидел. Шло время. Он снова думал только об одном: эх, закурить бы!

Вдруг во дворе опять зарыкало, затарахтело. Это эмка, подумал Григорий, начальство уезжает, хорошо.

Когда эмка уехала и снова стало тихо, Григорий осторожно встал и подошёл к окну. Большая чёрная машина, чёрный ворон, стояла на своём прежнем месте. Также и люди с винтовками все были на местах.

И так они простояли весь день! Григорий время от времени вставал с кровати и смотрел в окно. Они всегда были на месте. Два раза их сменяли, то есть была смена караула, это по уставу, правильно. А вот тех, кто сидел в автозаке, Григорий не видел – их во двор не выпускали. Только соседские близнецы, Ванька и Манька, пару раз бегали под колесо по малой нужде. Ну, так ведь дети же! Начальник им позволил.

А Григорий никуда не выходил, хоть ему этого никто не запрещал. Он так и просидел у себя в комнате, терпел. Даже пружинами скрипеть боялся. А как хотелось курить!

Вечером они опять пришли и запечатали входную дверь в квартиру. А потом забили досками для верности. Вернулись, сели в автозак, и вместе со всеми караульными уехали. Григорий сразу осмелел! Но, правда, подождал ещё десять минут (засёк время по будильнику), а после встал и вышел в коридор, сходил в уборную, потом на кухню, к крану, и попил воды. А света не включал, конечно, потому что мало ли! После походил по коридору. Двери у соседей были где открыты, где закрыты, где полуоткрыты, но он никуда не зашёл, не решился. Даже папирос не стал искать, хоть знал, что у Митрича всегда запас, курить очень хотелось, прямо уши пухли, а вот не зашёл! А вернулся к себе, сел с ногами на кровать, подложил под бок подушку…

И заснул!

А когда утром проснулся и захотел выйти, дверь не поддалась! Она была забита накрепко гвоздями, гвозди торчали насквозь, и ещё даже ключ торчал с той стороны. Как он мог проспать такое?! Чертовщина какая-то, думал Григорий, ходя взад-вперёд по комнате, как теперь быть, сдохнуть здесь с голоду, что ли? Или от жажды? Или от чего ещё? Одно только было в радость – это что ни автозака, ни тех людей с винтовками во дворе нигде видно не было.

И так же и жрать не было ни крошки, и он целый день не ел. А после второй день, и третий. И так далее! А ох как хотелось жрать! Кишки как огнём горели, будто огонь их высасывал. Сядешь – болит. Встанешь – болит ещё сильней. Григорий ходил взад-вперёд, держался за живот и только тем себя и успокаивал, что это хорошо, что нет жратвы, а то куда бы ходил по нужде? За шифоньер, что ли? А так не надо ходить, и за шифоньером чисто. Да только что ему та чистота, яростно думал Григорий, а лучше дали бы хлеба кусок! Стакан воды! И папиросу! Даже сперва папиросу, а уже после хлеб и воду, думал он, курить хотелось очень сильно, прямо слюна текла, не мог её остановить. Но ни окурка нигде не было, он же все углы проверил – и напрасно. Да и спичек, кстати, тоже уже не было, коробок пропал куда-то, он его тоже искал, обыскался. Вот порой и подмывало, смеху ради, открыть форточку и прокричать…

Да! А там, под окном, после того как увезли соседей, только в первый день никого не было, а после опять обустроили пост – часового с винтовкой, и каждых два часа его сменяли, чтобы всегда был бдительным. Вот у него и попросить:

– Солдатик! Подкинь папироску!

Но не просил, конечно, не решался – ни папиросы не просил, ни хлеба ни воды. Ходил по комнате туда-сюда, туда-сюда. Сядет, посидит и снова ходит. И не устаёт! И пол под ним уже почти что не скрипит. Уже даже шагов почти не слышно! А что, он думает, конечно, он же вон как исхудал, одни кожа да кости, уже даже кожа почти что прозрачная. И дальше думает: и это очень хорошо, я же, когда стану совсем прозрачным и невидимым, смогу везде пройти, через любую стену! И я тогда выйду отсюда во двор, прямо мимо часового, и в ту арку, и на улицу, и в магазин! И там, невидимый, ничего платить не буду, а возьму любую пачку, хоть самых дорогих, хоть «Герцеговину-флор», и шведских спичек! И накурюсь до одури! Так он сидел возле окна на табурете, смотрел во двор, на арку, думал, думал…

И вот он уже представлял, как он пошёл, как взял, как затянулся, как сразу стало хорошо, как поплыло всё вокруг…

И больше он ничего уже не помнил и не соображал, стало тихо, будто ваты в уши натолкали и сверху залили воском! И так тихо было очень долго. Никто в ту квартиру въезжать не хотел! Перестали её предлагать, перевели из резервного в аварийный фонд и опечатали накрепко. А в прошлом году её купил один пацан. А что! Двенадцать комнат, высокие лепные потолки, сортир три метра на три, в ванне хоть коров купай, ну, и так далее. И вот пацан купил, сделал евроремонт, заселился и не жалуется. Только его охранник Макс, а у него в ближнем углу дежурка, так он говорит, что у него там ночью иногда бывает вроде бы какой-то глюк. Или дух. Короче, какой-то лох, наполовину видимый, выходит к нему прямо из стены и руку тянет. Сперва Макс думал, что это он так бабок просит. Но он, если ему их дать, их не берёт. От пива тоже отказывается. А вот закурить только дай! И курит всё подряд: и мальборо, и кент, и давидоф, но больше всего любит приму. Сядет, курит, молчит и улыбается. И отзывается на Гришу. Скажешь «Гриша», он ещё сильнее улыбается. Макс его сперва немного опасался, а теперь привык и даже говорит, что с ним как-то веселей, особенно когда пацан морду за что-нибудь начистит. Макс тогда к себе приходит, запирается и магнум собирает, разбирает, собирает, разбирает, смазывает, а Гриша сидит напротив, курит и улыбается. И сразу спокойней на душе становится, и жизнь уже не такая бековая, и даже сам пацан уже не такой козёл кажется, какой он есть на самом деле.