Здравствуй, нежность - Дени Вестхофф

С той самой минуты о раке Пегги Рош не упоминалось ни разу. Сама Пегги до конца не знала о том, что совсем скоро умрет. Ну, или, по крайней мере, не подавала вида, что знает. Не имею ни малейшего понятия, каким образом матери удалось найти в себе силы и мужество, чтобы в тот злополучный день развеять страхи Пегги. Улыбаясь, она сказала подруге, что анализы выявили обычный панкреатит и что Пегги в ближайшее время непременно поправится. Я до сих пор восхищаюсь матерью за то, что на протяжении всей болезни она ни словом, ни жестом не показала Пегги своего отчаяния и подавленности. В тот день они вышли из лаборатории и, держа друг друга под руку, отправились обедать. Следующие семь месяцев моя мать — как и все мы — делала все возможное, чтобы облегчить страдания Пегги.

С марта по октябрь 1991 года мать жила исключительно для своей подруги. Ее единственной заботой было самочувствие Пегги, и она прикладывала все усилия, чтобы смягчить боль несчастной. В конце весны мы даже отвели Пегги к какому-то чародею, целителю, проживавшему на бульваре Мюэтт. Несмотря ни на что, мать упорно продолжала скрывать от Пегги правду. Она по-прежнему называла причиной болезни все тот же панкреатит, и Пегги верила. Или делала вид, что верит.

Я подозреваю, что Пегги, обладавшая удивительной интуицией и жизненным чутьем, с самого начала понимала весь ужас своего положения, но не хотела расстраивать лучшую подругу и подыгрывала ей в этой лжи во спасение. Даже снедаемая болезнью, она продолжала заботиться о моей матери. Мы не расставались с ней так долго, как только могли. Мать перевезла ее в загородный дом в Вердероне, неподалеку от Парижа. Но летом 1991 года Пегги стало совсем плохо: приступы мучительной боли приковали ее к постели. Она практически ничего не замечала, лишь иногда с трудом чувствовала присутствие моей матери. В августе, совсем отчаявшись, мать решила отвезти Пегги в родной Кажар. В Ло меня тогда, к сожалению, не было, но я знал, что состояние Пегги стремительно ухудшалось. Ей уже не помогал даже морфин. Боли были настолько острые, что домашний уход перестал приносить какое-либо облегчение. Было решено перевезти Пегги обратно в Париж и передать на попечение врачей. Для этого мать даже наняла вертолет: она не хотела, чтобы Пегги трясло в машине «Скорой помощи» на извилистых дорогах Ло. Пегги госпитализировали сразу же по прибытии в Бруссэ, где несколько дней спустя она скончалась. Это случилось в начале октября.

Вместе с уходом Пегги моя мать навсегда потеряла какую-то свою часть. Сколько себя помню, она всегда была сдержанной, старалась не показывать своего разочарования и горя, но тут все было иначе. Смерть Пегги подействовала на нее даже больше, чем смерть брата, бывшего мужа и даже матери. От этого потрясения мать так и не смогла оправиться. Она безвозвратно потеряла дружбу, привязанность, нежность и любовь этой поистине чудесной женщины. Другой такой — мать это знала наверняка — она уже никогда не встретит. Моя мать по-прежнему была внимательной, заботливой, любящей, но в ее сердце с тех пор появилась зияющая пустота, которую невозможно было ни скрыть, ни чем-либо заполнить. Ни я, ни самые близкие друзья матери не могли облегчить ее страданий, поскольку связь, объединявшая ее с Пегги, была намного глубже обычной дружбы и привязанности. Теперь, когда со смертью Пегги эта связь оборвалась, мать чувствовала себя так, как если бы ее лишили жизненно важного органа.

Я думаю, что присутствие Жака Делайе (близкого друга Пегги) в жизни моей матери помешало ей совершить необдуманные поступки, о которых она не раз думала. С уходом Пегги некому было больше сдерживать неуемное пристрастие моей матери к наркотическим веществам. Пожалуй, она даже посчитала смерть лучшей подруги своего рода поводом для их употребления. Ее больше ничто не волновало, ничто не трогало, казалось, она стала равнодушной ко всему, что ее окружало. Но вскоре поставщик наркотиков (о котором говорили, что он якобы обеспечивает зельем весь шоу-бизнес) был задержан, у него изъяли все записные книжки, в которых значились фамилии и координаты клиентов. В числе прочих там нашли и имя Жака Делайе, который в то время жил с моей матерью и делал для нее соответствующие «заказы». И вот однажды вечером в дом на улице Шерш-Миди нагрянула полиция с собаками-ищейками — и это был далеко не первый их визит. До этого они уже трижды совершали обыск, но последний случился прямо перед президентскими выборами. С трудом верится, что между матерью и Франсуа Миттераном в то время еще сохранялись теплые, дружеские отношения…

В тот раз у матери обнаружили совсем немного наркотиков, но даже такого количества было достаточно, чтобы инкриминировать ей их хранение. И не просто хранение, а хранение с целью последующей продажи. Сама мысль о том, что мать могла торговать наркотиками, была до смешного нелепой. Не менее абсурдно выглядело и обвинение матери в их распространении. Мать отказывалась признавать свою вину, ссылаясь на свое право губить собственное здоровье как угодно, пусть даже «таким нелицеприятным способом». Она яростно отрицала обвинения в распространении наркотиков (утверждая, что «распространяла» их исключительно в своей спальне и в рабочем кабинете) и в результате отделалась лишь огромным штрафом. А вот Жаку повезло меньше: он был заключен под стражу и провел полгода в тюрьме Флёри-Мерожи. В ходе расследования Жак Делайе признал, что не располагал достаточными средствами, чтобы регулярно обеспечивать мою мать наркотиками так часто, как ей того хотелось, поэтому-то он и пользовался ее деньгами. Это заявление значительно охладило их взаимоотношения, и с тех пор мать стала считать Жака предателем. Он же, в свою очередь, хотел лишь одного: облегчить степень наказания, к которому был абсолютно не готов и которое приводило его в неописуемый ужас. В любом случае мать потеряла очередного друга и осталась совершенно одна. Дом на улице Шерш-Миди, обычно такой веселый, гостеприимный и уютный, вдруг стал враждебным, мрачным, исполненным пронзительной неотвратимой грусти. Весной 1992 года (или летом — точно не могу сказать) она нашла себе квартиру на улице Юниверсите. Она выглядела большой и удобной, но при этом была совершенно лишена того шарма, какой сопутствовал прежним местам ее проживания.

Финансовые затруднения все чаще давали о себе знать: сказывались долги Пегги, неоплаченные налоги, личные дела матери. Оплатить непомерно большие задолженности одними только издательскими гонорарами стало просто невозможно.

Незадолго до вышеизложенных трагических событий моя мать познакомилась с Андре Гельфи (по прозвищу Деде-Сардина).[35] При встрече Андре выразил матери свою глубочайшую признательность и благодарность за то, что тридцатью годами ранее она якобы помогла претворить в жизнь его любовь к гонкам. По его словам, мать, купившая свою машину у Амадея Гордини, познакомила его с нужными людьми, без которых он никогда бы не добился столь оглушительного успеха в своей карьере. При этом Андре Гельфи не преминул отметить, что чувствует себя в неоплатном долгу перед моей матерью и хотел бы ее отблагодарить (поскольку лучше это сделать поздно, чем никогда). Уже потом выяснилось, что на самом деле Гельфи, зная о дружбе моей матери с Франсуа Миттераном, хотел добиться аудиенции в Елисейском дворце. Оказалось, что Деде-Сардина был посредником во французской нефтяной компании «Эльф» и планировал начать исследование газовых и нефтяных месторождений в Узбекистане, небольшом государстве в Средней Азии, которым «железной рукой» правил Ислам Каримов. Узбекистан был совсем молодым государством, недавно вышедшим из состава Советского Союза, и многие осуждали ее президента за негативное отношение к демократии и жесткие политические методы. Тогда Андре Гельфи попытался использовать дружеское отношение Франсуа Миттерана к матери в своих целях. Ко всему прочему он, похоже, был прекрасно осведомлен о плачевном состоянии нашего дома в Экемовиле (ремонт в котором не проводили более тридцати лет), потому как явился к матери с предложением оплатить необходимые ремонтные работы в качестве вышеозначенной благодарности. Он действительно пообещал значительную сумму, при условии что контракт между компанией «Эльф» и Узбекистаном будет подписан.