Здравствуй, нежность - Дени Вестхофф

Моя мать действительно отправила Франсуа Миттерану письмо с просьбой оказать ей услугу. Однако тот в вежливой форме ответил, что ей не следует вмешиваться в это дело и уж тем более примерять на себя образ Маты Хари. Несмотря на это, ремонт дома в Экемовиле все же начался, хотя поначалу мы даже решили, что это был некий дурацкий розыгрыш: в период между осенью 1990 года и весной 1991-го строители и палец о палец не ударили. И вот, когда в марте мы уже окончательно свыклись с мыслью о том, что Андре Гельфи просто использовал мать, работники взялись за дело. Как раз тогда один из сантехников во время перекура оставил на лестнице автоген. Было ли это сделано случайно или со злым умыслом — не знаю. Как бы то ни было, но вскоре наш милый особнячок сгорел за какую-то пару часов. Остался лишь каменный остов, зияющие черной пустотой глазницы окон да огромная дыра в кровле.

Эту ужасную новость матери сообщили ровно в тот самый момент, когда она возвращалась из лаборатории, где узнала о диагнозе Пегги. Пожалуй, я отдал бы все на свете, лишь бы в тот день моя мать могла полностью отгородиться от этого мира.

Благодаря добродетели Мэрилен Детшерри, сотруднице банка Ротшильдов, дом в Экемовиле был застрахован на приличную сумму, что позволило, собрав необходимые деньги, заново начать строительные работы. Как и в прошлый раз, понадобилось некоторое время, а точнее, долгие месяцы, чтобы «раскачать» строителей. Все это наводило на мысль о том, что кое-кто хотел просто отмыть и прикарманить страховые деньги. Архитекторы предложили грандиозный проект восстановления особняка, однако мать решительно отказалась как от кондиционеров, так и от позолоченных кранов, настаивая на том, чтобы ее дому вернули первоначальный облик, простой, но в то же время уютный. И уж тем более не могло быть и речи о том, чтобы тратить на реставрацию бешеные деньги.

Однако некоторые (и я в том числе) начали задаваться вопросом о последствиях и возможных налоговых проблемах, связанных со строительством. Мы знали, что в жизни моей матери наступил сложный период, а потому не хотели лишний раз беспокоить ее. К тому же она выглядела такой счастливой, наблюдая, как ее родной дом возрождается из пепла. Тут стоит отметить, что пожар случился в марте 1991 года, а реставрация началась только в начале лета 1992-го, то есть больше чем год спустя.

Ну а летом следующего года в жизни матери случилось еще одно пренеприятное событие: ушел из жизни Жак Шазо — ее верный друг, которого она знала очень давно и любила не меньше, чем Бернара Франка или моего отца. Ко всем этим испытаниям прибавились еще и проблемы со здоровьем: она неудачно упала и сломала себе бедро. И наконец в мае 1995 года Жак Ширак победил в президентских выборах, и к власти пришли консерваторы.

Власть правой партии в правительстве автоматически повлекла за собой ряд серьезных проблем для моей матери. Она лишилась защиты Франсуа Миттерана, который раньше, в пору своего правления, сдерживал разнообразные нападки в сторону своей хорошей знакомой. Хотелось бы подчеркнуть, что Франсуа Миттеран мог лишь отсрочить какие-либо неприятности — моя мать никогда бы не стала пользоваться президентскими милостями и привилегиями. Через несколько недель после избрания Жака Ширака президентом, летом 1995 года, моя мать, я и некоторые наши знакомые внезапно были атакованы налоговой инспекцией. Все произошло настолько быстро, что не оставалось никаких сомнений: приказ относительно нашей семьи был отдан сразу же после отставки Франсуа Миттерана. Помимо небезызвестной истории с компанией «Эльф», в которую мать впуталась против своей воли, а также обвинений в хранении наркотиков, ее заподозрили в связях с бывшим президентом и в открытой симпатии к старому режиму. Но моя мать не только разделяла взгляды Миттерана — она им восхищалась и уважала его человеческие качества; она никогда не стала бы так поддерживать кого-то, кто олицетворял собой лишь воплощение политических идей.

Внимание налоговой инспекции почти сразу же привлек дом в Нормандии, а точнее, реставрационные работы в особняке Экемовиля. Мою мать стали расспрашивать о причинах подобной перестройки, а также о денежных средствах, затраченных на строительство. Думаю, ей было очень непросто убедить инспекцию в том, что на самом деле эти работы были подарком, данью уважения, благодарностью за ее ходатайство перед президентом или какую-то эфемерную услугу, которую мать оказала незнакомцу тридцать с лишним лет назад.

Ее попросили предъявить доказательства (которых у нее не было) и документы, подтверждающие проделанную работу. Но когда мы стали искать соответствующие строительные компании, чтобы получить от них счета, то выяснилось, что все они как в воду канули, либо же просто неожиданно закрылись. Все прояснилось, когда матери все же удалось заполучить необходимые документы: суммы, потраченные на реставрацию, были сильно завышены. Ей наконец открылась жуткая истина: она попалась на удочку жуликов, успешно прикидывавшихся щедрыми инвесторами. Они попросту использовали мою мать и ее приятельские отношения с Миттераном, а реставрационные работы послужили им отличным прикрытием для отмывания денег.

Но налоговым инспекторам было все равно. Они продолжали давить на мою мать и в конце концов вызвали в Экемовиль независимых экспертов, чтобы те оценили реальные затраты на ремонт особняка. Эксперты установили, что суммы, указанные в счетах-фактурах, были чрезмерно завышены, и в итоге мать обвинили в хищении средств, которые она даже в глаза не видела.

Ходили слухи, что для оплаты реставрационных работ она пользовалась, помимо всего прочего, наличностью, хранившейся на счете швейцарского банка. Но когда она приехала в Женеву, чтобы забрать деньги, счет, на котором стояла подпись совсем другого человека, оказался пуст. Что бы там ни говорили, я думаю, что история о загадочном счете была выдумкой: если бы мать могла, она бы уже давно погасила с его помощью все свои задолженности, но этого, однако, не случилось. Хотя даже в условиях финансовых трудностей ее образ жизни остался прежним. Несмотря на то что все считали мою мать излишне расточительной и даже легкомысленной, она ненавидела быть перед кем бы то ни было в долгу.

Впрочем, лишь десять лет спустя, в 2005 году, я узнал, что в то время она перестала платить арендную плату за жилье на улице Юниверсите. Это лишний раз доказывает, что уже тогда у нее не было средств к существованию.

Поначалу мать думала, что сможет зарабатывать миллионы, выступая посредником в разработке узбекского газа. Она прямо-таки излучала энтузиазм и с гордостью заявляла нам о том, что скоро мы не будем ни в чем нуждаться и заживем как раньше. Она рисовала себе картины роскошных вечеринок, подарков, путешествий с друзьями… Она мечтала о покупке лошади и дорогих картин. Но когда ситуация приняла неприятный оборот, когда силы правопорядка завели на нее дело, а сотрудничество с нефтяной компанией вдруг стало «делом Эльф», она перестала говорить с нами об этом, не желая делиться плохими новостями. В ходе своих последних интервью она комментировала эту неприятную ситуацию так: «Это какая-то невероятная махинация, в которой я ничего не понимаю».

Сегодня мне не известно ровным счетом ничего о судьбе людей, втянувших мою мать в эту финансовую авантюру. Мне неизвестны также их истинные намерения. Но я уверен в одном: именно они виноваты в том кошмаре, каким стала жизнь моей матери через шесть лет после смерти Пегги. Моя мать, которая уже была сыта по горло всеми этими неприятностями, довольно быстро потеряла всякий интерес к «делу». Если поначалу оно казалось ей скорее забавным, то позднее все обернулось лишь рядом досадных осложнений и неприятностей.