Восьмая личность - Максин Мей-Фан Чан

Она ручкой проводит четкую линию под моим заказом, затем стелет мне на колени салфетку. Я замечаю, что у нее на блузке расстегнуты три пуговки, и смущенно отвожу взгляд.

— Скоро вернусь, — бодро говорит она.

— Лицемерка!

Господь всемогущий. Лицемерка? Мое стремление казаться беззаботным и саркастичным еще глубже затягивает меня в пропасть стыда. К счастью, никто из посетителей ничего не слышал. Я смотрю на сад камней, морщусь. Мой пухлый друг Будда не мучается такими конфликтами, сегодня он, по всей видимости, смеется над моей глупостью. Я жалею, что сегодня со мной нет Мохсина, который помог бы мне выбраться из неловкости. Каменнолицый Будда тоже жизнерадостен, только он не лучший собеседник.

Женщины за одним из столиков чокаются и за что-то пьют, уже в пятый раз. У кого-то день рождения, говорю я себе. Одна из женщин, вероятно виновница торжества, вдруг начинает плакать. Две других, сидящих по обе стороны от нее, тут же бросаются успокаивать ее и наманикюренными пальчиками подают платки. Как же им это нравится, говорю я себе, видя в них пару раболепных тупиц, квохчущих над своей приятельницей.

Когда мне подают лосось в соусе терияки, за соседний столик садятся высокий мужчина и девушка — его дочь, предполагаю я. Она откидывает голову и смеется, обнажая красивые белые зубы. Официант подает им меню. Неожиданно я замечаю, как женщина снимает туфлю и ногой гладит ногу мужчине. Я понимаю, что они любовники. Каждый из них очарован своей противоположностью. Обоих привлекает возраст. Комплекс Электры, говорю я себе, расправляя плечи и испытывая нечто вроде зависти к мужчине, который примерно моих лет. Я бросаю холодный взгляд на этого Гумберта Гумберта, в полной мере осознавая свое лицемерие.

Мои мысли мгновенно перескакивают на Сюзанну и ее сильно пожилого кавалера. Интересно, хоть один из них знает, что такое комплекс Электры? Мы с Кларой надеялись, что Сюзанна встретит кого-нибудь, кто оценит ее творческую натуру. Своего сверстника. Человека чуткого, доброго, умного и способного на самопожертвование. Отважного. Нам даже нравились некоторые из тех молодых людей, с которыми она знакомилась, работая в галерее. Но пять лет назад, когда у Клары обострился рак, оставив нам всего три месяца, чтобы подготовиться к ее смерти, Сюзанна познакомилась с Тоби.

Она была печальной. Ранимой. Нуждалась в утешении, доброте и чьем-то теле, которое обнимало бы ее по ночам и помогало бы ей заснуть. И он был только рад все это дать ей. Хотя и был женат.

«Папа, может, не надо торопиться с суждениями?» — как-то сказала она мне.

«Господи, да он же женат!» — заорал я.

«Ох, Сюзи, — прошептала Клара, беря ее за руку, — а дети у него есть?»

К счастью, детей не было. Тоби еще не поступил в школу отцовства. И его семилетнее раздражение на женщину, которую я знал как «она», было излечено моей глупой дочерью, имеющей романтичное представление о мужчине старше ее. Ему было пятьдесят два, на три года меньше, чем мне.

Я пытаюсь понять, а не ищет ли Сюзанна замену фигуры отца. И стал ли Тоби ею. Что я сделал неправильно, если мой единственный ребенок потянулся к такому человеку, как он? Я представляю ее на месте девушки за соседним столиком, как она смеется, под столом просовывая свою ногу между бедер Гумберта Гумберта. Я трясу головой и поспешно прогоняю от себя этот образ.

У меня пропадает аппетит. Зато та женская компания с удовольствием макает в соевый соус полоски мяса и радужные роллы, а за соседним столиком высокий мужчина палочками закладывает еду в раскрытый, как у птички, ротик девушки.

* * *

Не доев свой обед, я решаю не оставлять чаевые.

* * *

— Проходите, Шарлотта, — говорю я.

Усталость уже подбирается ко мне раньше времени, в глазах ощущается напряжение. Я замечаю, что на кушетке рассыпана мелочь — видимо, вывалилась из кармана, — но не хочу, чтобы Шарлотта видела, как я собираю ее, поэтому жду, когда она сядет.

Шарлотта предпочитает приставной стол. Сегодня она одета довольно эксцентрично, она словно завернута в «варенку» из ярких цветов, которые выглядят вполне оптимистично по сравнению с ее обычными черными и серыми тонами. У нее на одном пальце кольцо, очень похожее на те, что вываливаются из рождественских хлопушек или попадаются в пластмассовых яйцах из автоматов с игрушками в торговых центрах. Пока я таращусь на кольцо, Шарлотта наблюдает за мной, затем быстро прячет руку под бедро.

— Думаю, санитар Кеннеди втюрился в меня, — начинает она. — Он сидел со мной. Помогал собирать мозаику.

— Втюрился? — говорю я.

Она смотрит в пол.

Молчание.

«Никогда не трудись за пациента, пусть он сам идет к тебе».

Питер, санитар Кеннеди, пришел к нам полгода назад. До этого он работал в психиатрическом отделении где-то на севере Англии. Он мне сразу понравился, своими терпением и заботой о пациентах он разительно отличался от других санитаров и санитарок. Природа наделила его эффектной линией волос с мысиком и пронзительными темными глазами — как у сипухи. По какой-то причине это способствовало моей привязанности к нему. Не могу сказать, что я особенно расположен к сипухам или к другим видам сов, просто его внешность не представляла большой угрозы или конкуренции.

Шарлотта все еще углублена в себя, ее заинтересовал вид за окном.

Я вспоминаю официантку, подававшую мне лосося в соусе терияки. Изящные очертания ее груди под мягкой блузкой. Отблеск полуденного света на ее малиновых волосах, густых и кудрявых. Веснушки, похожие на коричную пыль. От таких фантазий меня должны бы мучить угрызения совести, но моя преданность Монике не поколебалась ни на йоту. Дрянь я человек.

Шарлотта щелкает пальцами, вырывая меня из задумчивости.

— Алло! — раздраженно рявкает она.

Я привожу в порядок лицо.

— Все вы, мужики, одинаковые.

— Довольно категоричное заявление, вам не кажется?

— Вы сидите здесь и томитесь от скуки. Вам совсем не интересно, — цедит она.

— Это ваше предположение, — говорю я и щиплю себя за правую ногу.

Она смотрит на меня, вглядывается в мое лицо в поисках ответов, но я ничего ей не выдаю. Щипок вернул меня в нужное русло. Заставил сосредоточиться.

Я опускаю взгляд в свои записи, откашливаюсь и переворачиваю пару страниц, чтобы потянуть время.

— На прошлой неделе мы говорили о том, что вы чувствовали себя отвергнутой отцом. Что он игнорировал вас. Мне вот интересно, не проигрываем ли мы сейчас те события, — говорю я.

Шарлотта смотрит на свои ноги, борется с подступающими слезами. Я представляю, как она пытается затолкать эти слезы в клетку достоинства, не желая, чтобы я видел, как она уязвима.

— Ублюдочные предположения, — говорит она, — всегда все портят.

Я чувствую, что моя усталость куда-то исчезает. Теперь я весь внимание, сострадающий и чувствующий.