Одна жизнь – два мира - Нина Алексеева

Накануне массовой коллективизации на Украине насчитывалось 5,2 млн. крестьянских хозяйств, на 30 % больше, чем до революции. Бедных было 30 %, главной частью был середняк — 65 %, а т. н. «кулацких» хозяйств — всего 4,5 %, и они производили четвертую часть товарного хлеба и всякой другой сельскохозяйственной продукции. И несмотря на то, что выпуск валовой продукции промышленности и сельского хозяйства к концу 1927 г. был уже больше, чем до войны (а колхозы и совхозы по производству зерна занимали еще весьма незначительное место), и посевные площади Украины в 1927 г. превысили довоенные почти на треть, и что повысилась не только урожайность, но и разнообразие культур, и что восстановлено было поголовье скота, и что улучшилось благосостояние основной массы трудящихся, и что молодежь с увлечением и с энтузиазмом начала заниматься сельским хозяйством, и что все время увеличивалось количество индивидуальных крестьянских хозяйств, Сталин, вопреки всему этому и всем заветам В. И. Ленина, поступил по-своему.

Под давлением Сталина в 1929 году НЭП прекратил свое существование. И с 1929 по 1932 гг. в Советском Союзе развернулось по всему фронту строительство так называемого социализма.

В «Правде» в это время появилась статья под названием «Год великого перелома», о коренном переломе в развитии нашего земледелия от мелкого отсталого индивидуального хозяйства к крупному, передовому коллективному земледелию. Это было тогда, когда еще не кончились и не были полностью решены основные задачи восстановительного периода народного хозяйства в стране.

В это же время на основании нового, законодательно оформленного постановления в 1929 г. в высших органах государства решено было перейти от политики ограничения и вытеснения кулачества к политике ликвидации кулачества как класса на основании сплошной коллективизации. И это рассматривалось как единственное и правильное решение, тогда как во время НЭПа рабочие и крестьяне, в осуществление ленинского принципа сосуществования двух систем, добились колоссальных успехов. Ну, разве это не абсурд?[11]

Во время жестокой коллективизации Сталин в оправдание своей жестокости заявил: «Мы проводим коллективизацию опираясь на бедноту. Ну, скажите на милость, разве это не абсурд?»

Разве правительство должно было опираться на бедноту, когда беднота должна была опираться на советскую власть, которая должна и обязана была дать возможность и создать такие условия, при которых вся беднота исчезла бы. Ведь революция произошла, и народ боролся за то, чтобы «кто был ничем, тот станет всем», и за это люди готовы были идти и шли «в смертный бой», а не ради того, чтобы весь народ превратить в бедноту. Ведь беднота тоже боролась не за то чтобы стать еще беднее, а за то чтобы стать богаче и зажиточней. К этому, насколько я помню, и стремилась наша страна под руководством таких прекрасных людей, как Н. И. Бухарин, и многих других таких же замечательных, как он. И пусть бы потом появились и колхозы, даже через «несколько поколений», как предвидел Ленин, но появились бы они на добровольных началах, по желанию самих трудящихся, а не под плач и стоны не только крестьян, но даже под рев ненапоенных и ненакормленных животных.

Ведь Сталин понятия не имел, что он делает, он только издавал один закон хуже и страшнее другого, и не потрудился даже увидеть, к чему эти законы привели. Он не видел и никогда не хотел видеть, как рабочие голодали, как пухли и умирали их дети от искусственного голода, созданного им, а он из упрямства тянул свою антинародную, античеловеческую политику, называя это «борьбой за социализм». Он превратил смысл и содержание этого слова в издевательство и насмешку. Кому был нужен голодный социализм?

Он разорил страну, разорил сельское хозяйство настолько, что оно не смогло никогда больше по-настоящему поправиться, он упрямо тянул свою антинародную, античеловечную политику.

Ведь этот кошмар даже меня, безгранично любившую советский строй, именно советский строй, с детства воспитанной в партийно-комсомольской среде, оттолкнуло от таких нелюдей, как Сталин, Ежов, Берия, Вышинский, и от тех, кто выполнял безоговорочно их указания.

Но не оттолкнуло от советской системы, с которой я никогда их не отождествляла. Так что же можно было ожидать от миллионов людей, которые никогда не имели никакого родственного чувства к советскому строю, к советской системе (ведь советской системе в то время было только 20 лет)?

Они просто жили при этой системе и советскую систему, советскую власть отождествляли со Сталиным, Ежовым, Берией, Вышинским и считали, что при советской системе ничего другого, кроме этого ужаса, быть просто не может.

Кто дал право Сталину так преступно дискредитировать лучший строй в мире? Новый народный строй, завоеванный, именно завоеванный и созданный первый раз за всю историю человечества простым народом, простым человеком и для простых людей. И с потрясающей силой заявить всему миру, что он создан для блага человека, всего человечества, а не какой-то избранной кучки, что все люди равны на нашей планете и все имеют совершенно равные права от рождения и до смерти. И если бы не проклятое вмешательство Сталина, наша страна стала бы одна из самых передовых, самых богатых, самых цветущих и самых справедливых стран мира.

Как только я немного освободилась от своих комсомольских нагрузок, я быстро решила поехать в свой любимый Мариуполь. Там были самые близкие мои друзья с самого раннего моего детства. Там жила и училась самая моя близкая как сестра подруга.

Мы вместе ползали, вместе научились ходить и говорить. Дом нашего дедушки стоял в центре на перекрестке двух главных улиц, дом Зои был на против оположном углу этой улицы. Их сад соприкасался с дедушкиным огородом. Из окон «нашего» дома (мы всегда так называли дедушкин дом) мы видели поезда, проходившие мимо полустанка Асланово в Мариуполь, и людей, идущих с поезда в «нашу» Македоновку.

Напротив нашего дома посреди широко открытой площади стояла большая, утопающая в зелени церковь, а вдали справа, в конце этой огромной открытой площади, были две большие крылатые ветряные мельницы.

По воскресеньям молодежь собиралась у церковной ограды со стороны школы, т. к. школа и церковь находились под одной крышей. Школа служила чем-то вроде клуба. Молодежи здесь было очень много, у них был свой проспект от церковной ограды до ветряных мельниц. По-гречески это называлось: «на пагум аста курича» — «пойти туда, где собираются девушки». Туда все надевали свои лучшие наряды, и там всегда было очень, очень весело. Когда наступали сумерки, молодые люди с веселыми песнями провожали приглянувшихся девушек домой, и наступала тишина, которую нарушали только забравшиеся в дом сверчки.