Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся) - Евгений Рудашевский

О дамбе этой я рассказывал Оле уже в аэропорту, выстроенном близ городка малого – Негомбо (мог он прельстить нас для грядущей ночи, но ехать нужно было в столицу – для удобства завтрашней дороги).

От аэропорта мы наняли государственное такси (625 рублей – 2700 ланкийских рупий) и через полтора часа прибыли в центр Коломбо. Водитель наш давно назначил себе развлечением русский язык – учил его самостоятельно и рад был до смеха возможности речь русскую услышать. В бардачке у него нашлись словарик и учебник – с текстами угловатыми про Спасскую башню. Водитель развлекал нас просьбами объяснить различие между «идти – ходить», «зайти – прийти», «пришёл – зашёл»…

Найденный мною в Интернете гостевой дом подвалом оказался пропащим… По везению нашли мы вблизи место удобное для одной ночёвки – за 800 рублей.

Номер был с кондиционером, грязными простынями; из окон виднелась река – тихая, чёрная, но без лишних запахов.

Здесь не Индия. Мало что в Цейлоне напоминает о шумном соседе (кроме грязных простыней). Другие люди – видно это от первой же поездки. Свободна в разнообразии одежда; почти не видно сари; дхоти вовсе редкость. Нет закрепощённости явственной от традиций. В Индии женщина садится на багажник мотоцикла непременно боком – для приличия от разведённых ног и объятий уличных, но для опасности повышенной (видели мы, как падали девушки от неловкого манёвра); здесь, в Коломбо, сидят они в привычном, несравнимо более удобном положении – ноги раздвинув.

Нет на улицах мусора – чистота установлена хорошая. Нет здесь толкотни, людей меньше, но дороги бывают перегружены – машин много, а рикш и велосипедистов мало.

Повсюду устроилась цивилизация. Туристические места. Вывески, реклама, указатели неоновые. Отели, рестораны, закусочные; достаток в жизни (по сравнению с Индией) очевиден.

По внешней схожести индийцев и ланкийцев, по общности их истории Коломбо объявить можно городком индийским, но поднятым до европейских форм, цветов – оевропеизированным.

Однако не сумели ланкийцы лоск навести в повседневности. Когда ужинали мы в ресторане, собранном красиво, официантами приятными уставленном, заметили при внимании порчу. В занавеси – дыры. Стул шатается. Тарелка потёрта. Лимон к чаю – с чернотой. Всё в деталях проверяется. Ужин (необильный) был нам в 700 рублей.

С какой жадностью вычитывали мы в меню разнообразие мясных блюд! Здесь была говядина! Beef with vegetables, к сожалению, оказался мелкорубленым и переполненным специями (надеялся я на кусок цельный, жареный, сочный), но и такому блюду радость была подлинной. Прежде не знал я подобной кровожадности – мясом часто пренебрегал.

Впервые приняли мы от официанта воду бесплатную, перед едой в кувшине поданную. Прежде, в Индии, считали это опасным.

…

Перед сном могу заключить окончательно, что из-за переездов частых впал я в безвре́менье. В безликом пространстве оказался. Не чувствуя себя в Шри-Ланке, не уверен в прошлом. Где Андаманы, где Бхубанешвар, где Агра?

Отрешился от мыслей всех – для чувств одних; чувства эти без определений оставил; нет в них узоров, пестроты; лишь пастозное белое, серое, чёрное. Спокоен, в ровном дыхании. Не осталось для меня врагов, друзей; любви, ненависти не чувствую. Спокойствие это живое. «Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелеял…» Это не бессознательное бесчувствие, которое прочесть можно от коров индийских. Стоят они в пустоте неисчерпной – там, где встали; не тревожат их желания или страхи, не боятся ни машин, ни человека. Слепота идеальная, в безграничности своей привлёкшая индийцев, которые (предположу) оттого и сочли корову святой. Заблаговременная смерть, а в ней всякое страдание смягчается (переходит в фон; неизменно гудящий, назидающий, но всё-таки – фон). Стоило рождаться, чтобы на подобную смерть жизнь свою употребить… Думаю об этом и повторяю то, что впервые от Брюсова услышал: «Нет хуже слепого, чем тот, кто закрывает глаза» {28} . Шумно, толко́тно на дорогах индийских; опасность в этом движении, и гудки не прекращаются; но не видел я индийца, от гудка оживившегося, машины убоявшегося, – идут они мирно, в темпе неизменном через дорогу и вздрогнуть не хотят даже при гудке мерзком от грузовика – в спину. Отупление коровье. Опасность получалась только от нас – в непривычке отбегавших, пропускавших, переступавших. Когда же манеру индийскую мы выучили – дорогу переходить стали спокойно, глухо, однотемпно, то сразу в удобство попали. Коровье удобство.

Меняю эти мысли на белые-серые-чёрные простыни чувств и спать ложусь.

(Государство «Цейлон» существовало с 1796 по 1948 год, и с 1815 года целиком принадлежало Британии. В 1972 году страна назвалась Шри-Ланкой.)

«Сперва они шли вдоль берега, потом по узкой тропинке вступили в лес, пересекли по подвесным мостам несколько рек, держась за прикреплённые к скалам железные цепи, взбирались на кручи и после шести дней трудного пути оказались наконец в красивой долине. Кругом раскинулись рисовые поля, пальмовые рощи и сады, у подножья изрезанной ущельями горы приютились хижины селения, полукругом охватывавшие царский дворец» {29} . Так описано путешествие Марко Поло вглубь острова Цейлон – к горной его столице. Наш путь был иным, но «рисовые поля, пальмовые рощи, сады, хижины по ущельям» едва ли отличались от тех, что видели тут европейские торговцы несколько веков назад.

Сейчас, на веранде в городке Далхуси, мы читали уже не пересказы Вилли Майнка, но записи самого Марко Поло, и улыбаться должны были словам его. «Остров Цейлон поистине самый большой в свете . Дует здесь сильный северный ветер, и бо́льшая часть острова от того потоплена, и стал он меньше, чем в старину. Расскажем вам о делах этого острова. Есть тут царь, зовется он Сендемаин; народ – идолопоклонники и никому дани не платит. Ходят они нагишом и прикрывают одни срамные части. Едят молоко, мясо и рис; есть тут и вино. Люди тут немужественны, слабы и трусливы. Случится надобность, они нанимают воинов в других странах и у сарацин» {30} .

Сижу на стуле; передо мной – сумраком одетые горы. На столе – тарелки в объедках; в кружке ещё сохранился чай. Да, здесь впервые за три недели нашли мы чай настоящий – не от пыли в пакетиках сваренный. Нужно ли удивляться, что случилось это на Цейлоне?

В освежении пребываю я превосходном. Здесь для меня лучший климат открылся. Воздух чист, как вода байкальская, и так же холоден. Ветер мягок. Зелено всё, гористо. Отдыхаем телом и чувствами.

В ночь эту назначено нам с Олей восхождение пешее на гору Шрипаду [28] – на пик Адама (у подножия которого мы притулились). Для того мы потемну пойдём, чтобы рассвет увидеть с вершины. Хорошим ходом взойти должны за четыре часа (семь километров крутой тропы). Восход здесь назревает в шесть утра. Желая обезопасить себя от опозданий или спешки, мы задумали выйти в 1:30. Оля для сил новых ушла спать, я же спать не хочу – по бойкости настроения.

Далхуси – городок крохотный и сейчас пустой. Отелей в нём больше, чем жилых домов. Всё оттого, что зимой начинается сезон паломнический и тысячи буддистов, индуистов, почитателей Самана съезжаются сюда для восхождения на Шрипаду (о пике этом Марко Поло писал: «Есть тут очень высокая, крутая и скалистая гора. Взобраться на неё можно только вот как: привешаны к горе железные цепи, и пристроены они так, что по ним люди могут взбираться на гору. Говорят, на той горе – памятник Адама, нашего прародителя; сарацины же рассказывают, что тут могила Адама, а язычники – памятник Сергамона боркама [т. е. Будды Шакьямуни]» {31} ). Тогда суета здесь чрезвычайная бывает, и гостиницы полны; но сейчас – мертвенно тихо; мы тому рады.