Приглашенная - Юрий Милославский

С моими рутинными занятиями я кое-как управлялся, но, под предлогом добавочной нагрузки, приостановил не только ужины в немецком ресторанчике с Джорджем, но и увлекательные встречи с владельцем галереи «Старые Шляпы».

Моя подготовка требовала от меня всей мыслимой сосредоточенности.

Наступил июль. Свойственный нью-йоркской погоде в летние месяцы сырой, угнетающий вар, отдаленно подобный тому, которым отличались когда-то наши районные прачечные, но многократно превосходящий его своей тяжестью, сгустился в этом году раньше обыкновенного.

Лучше всего было у реки, или в движущемся автомобиле с включенным кондиционером, или в ночной, без огней, квартире с кондиционером же. Но вся эта машинерия создавала неизбежный назойливый фон – совмещение ропота, воя и хлюпанья, что меня либо рассеивало, когда я к нему прислушивался, либо некоторым образом оболванивало, «гипнотизировало», если я переставал обращать на него осознанное внимание.

Помогало спиртное: разумеется, не вино и не пиво, якобы утоляющие жажду, а крепкие напитки. К виски во всех его разновидностях я был не приучен, водку понимал только вместе с благопотребной (по выражению А.П. Чехова) закуской и оттого пил преимущественно выдержанный (XO) испанский бренди: он был сравнительно недорог, ароматен в ореховой гамме и лишен чрезмерной забористости.

Но в таких случаях мне изменяла осторожность. Я отношусь к тем русским, кто от выпитого хоть и добреют, но при этом становятся более требовательными к окружающим. Они – раз уж на то пошло – ставят условия. Они открыто настаивают на взаимном отказе от актерничанья и уклончивости и способны на неудобные, даже грубоватые вопросы.

Это привело к тому, что однажды я поддался совершенно возмутительной слабости.

Было около трех пополуночи. Оконная рама, из тех, что закрываются сверху вниз, придерживала собою корпус кондиционера; он был достаточно велик, но все же и справа, и слева от него, между боковинами и оконным переплетом, оставались свободные участки. Эти зияния заполняли раздвижные защитные гармошки, для большей надежности прикрепленные мною к коробке окна с помощью клейкой ленты. Вся эта неустойчивая конструкция мелко дребезжала. Старый кондиционер работал без перерыва и, как следствие этого, довольно громко хлюпал накопленной в нем водой.

Свет распространялся только от экрана, стоящего на письменном столе; светились еще и сигнальные датчики на телефонном устройстве. А я, развалясь в кресле, вел настоящий допрос с пристрастием.

– Где моя Сашка? – негромко, убыстренно, вздергивая верхнюю губу, спрашивал я.

И, помолчав секунду, неожиданно оскаливался и гаркал:

– А?! Где моя Сашка?!

Тот-Кто-Знал-Ответ валял дурака.

– Где моя Сашка?! – еще тише, почти без голоса, но теперь протяжно и раздельно произносил я свой единственный вопрос, повторяя его же без паузы, не давая опомниться. – Где моя Сашка? А?!!

Ответом мне было издевательское молчание. Из него следовало, что настоящий ответ известен, но меня, безопасного и невлиятельного Николая Н. Усова, не принимали во внимание, потому что не боялись. Я, как говорится, был никто и звали меня никак.

– Где моя Сашка? – спрашивал я, на сей раз вкрадчиво, но с угрозой, не меняя покамест положения в кресле, но лишь немного вытягивая шею и тем показывая, что если уж я вынужден буду вскочить, то Знающему Ответ не поздоровится. – Где моя Сашка? А? Молчишь? Где моя Сашка?!!

За окном, заглушая кондиционер, дважды пронзительно поерзали пустотелым металлом о цемент и высоким, латиноамериканского свойства фальцетом кого-то окликнули.

– Где моя Сашка?! – на позволяя себя отвлечь, повторил я. – А?!! Где моя Сашка? Молчишь? Молчишь, а?! Где моя Сашка??!!

Все оставалось без перемен, и мирволить этой нестерпимой наглости мне показалось уж слишком обидным.

– Хорошо, – сказал я и включил настольную лампу. – Раз молчишь, придется нам самим сказать Тебе, где моя Сашка.

Зловеще посматривая в сторону окна, я выразительно разогнул записную книжку, затем взялся за телефон, однако, помедлив, отложил трубку, а вместо того надел наушники – и подсоединился к системе Skype, за которую с меня вторую неделю взимали по тарифу, предусматривающему звонки за границу (позже я убедился, что Сашкина страна отсутствовала в льготном перечне и потому целесообразнее оказалось пользоваться международной телефонной карточкой).

– Молчишь?! – повторял я. – Молчи-молчи. Сейчас Ты у меня домолчишься. Теперь молчи не молчи, все равно Тебе хана.

Я набрал номер Александры Федоровны Кандауровой; в…еве было одиннадцать часов утра.

– Алло, – откликнулась Сашка Чумакова. – Алло, алло. Слушаю вас.

Я поздоровался и, переждав секунду, назвал себя.

В этом не было никакой необходимости, так как меня признали мгновенно.

Я был не сильно, но зато исключительно счастливо, вдохновенно пьян и потому, едва только мы как следует обменялись с Александрой Федоровной всем тем, без чего уж никак нельзя было обойтись, – это заняло до получаса, но нам-то было не к спеху, – решился провести с ней первый из проверочных, экспериментальных разговоров, чтобы как можно скорее понять: кто она? Действительно ли она правопреемница Сашки Чумаковой, чей удвоенный опознавательный знак тускло зеленел на моей старческой шкуре?

Внешним содержанием (предлогом для) этого контрольного разговора стал знаменитый лет тридцать пять тому назад фильм «Ночной портье».

Поскольку я вел постоянную звукозапись всех наших диалогов, предлагаю здесь, в достаточно представительных выдержках, позднейшие их расшифровки, непосредственно вносимые мною в корпус текста этих записок (выпущенные фрагменты означаются отточием в косых скобках /…/) .

В ходе первого же нашего разговора причиной моему полуночничанью я назвал просмотр киноматериалов из сетевого архива. Александра Федоровна на это сказала, что она до сих пор «Интернетом не соблазнилась», но допоздна просиживает перед «ящиком», когда там показывают новые и старые качественные ленты.

/…/

– А ты что смотрел, Колька?

– Догадайся с трех попыток.

– Это мне раньше хватило бы не то что трех, а двух. Какое кино смотрит по ночам американец Усов – Колька, это ты?! – я не представляю.

– Предложи наводящие вопросы.

– Делать тебе нечего… Колька, у нас с тобой последняя встреча закончилась спором о «Солярисе» Тарковского! Господи, ничего не изменилось, – мы какими были, такими и остались… /…/ Новый или старый?

– Старый.

– Могла бы и сама сообразить. Это я еще не опомнилась от твоего звонка. /…/ Но это не вопрос, а утверждение: тебе попался – или ты выбрал – такой фильм, который… ты знаешь.

– Который перешел в мой к тебе звонок. Все так.

– А мы его вместе смотрели? Не обязательно физически вместе, я даже не уверена, что мы с тобой по кинотеатрам ходили, – но он был для нас чем-то важен?