Уроки вожделения - Элла Казанова

Отступившая была истома хлестнула между ног яркой судорогой, и еще одной, в такт посасывающим движениям его рта. А затем без всякого предупреждения Ара рухнула в черноту, закричав от взорвавшегося в каждой точке тела и разума наслаждения.

Но маркиз быстро зажал ей рот ладонью и держал, пока не стих последний спазм. Потом быстро и аккуратно ссадив ее на кресло, выдавил:

– Я скоро. – И покинул ложу.

К возвращению маркиза Ара уже успела окончательно прийти в себя и оправить одежду. В голове царил полный сумбур. Да, смотреть на мужчину было неловко, но не так обжигающе стыдно, как можно было предположить. Лорд Кройд же вел себя, как ни в чем не бывало, и, наверное, эта его спокойная убежденность в естественности произошедшего передалась и Аре.

Он опустился в соседнее кресло, взял ее за руку, переплел их пальцы и просидел так до конца представления. На второй любовной сцене лишь поцеловал ее в раскрытую ладонь, породив в низу живота отголосок испытанного наслаждения, и крепче стиснул пальцы.

Ара же невидяще глядела на сцену, тогда, как все чувства сосредоточились на их сомкнутых руках, на глубоком размеренном дыхании мужчины рядом, на его пьянящем аромате, и ее сердце то лихорадочно колотилось, то замирало, и в груди разливалась странная сладкая боль, не имеющая ничего общего с недавней истомой.

Спектакль длился чуть больше часа, без антракта, и, когда включили свет, все хлопали, включая Ару.

Покидая ложу, она заметила, что некоторые гости направляются не на выход, а в, какие-то неприметные дверцы по бокам от сцены.

– Куда они? – спросила она у лорда Кройда. – Там есть другой выход?

– Там есть специальные комнаты для желающих продолжить вечер. Особенно они популярны у тех, кто приехал без пары или хочет разнообразить свою семейную жизнь.

Ара в немом изумлении уставилась на сошедшуюся возле одной из таких дверей парочку в масках. Несколько слов, и они исчезли внутри.

Девушка кинула взгляд на маркиза, почти ожидая от него насмешливого предложения проследовать туда и лично удовлетворить любопытство, но лорд Кройд молчал. Только сосредоточенно смотрел перед собой, чуть хмурясь, и держал ее за руку так крепко, словно боялся, что Ара вырвется.

Но в, какой-то момент на лестнице их все-таки разделил поток людей, и оказавшийся рядом высокий брюнет в фиолетовой бархатной полумаске улыбнулся Аре. При обычных обстоятельствах, в другом месте, и не сбитая с толку этим странным чувством, поселившимся в груди, она бы просто проигнорировала нарушителя этикета или ответила ледяным взглядом. Но сегодняшним вечером, под влиянием нового ощущения, которое то жгло, то щекотало изнутри, словно пузырьки игристого вина, улыбнулась в ответ.

Почти сразу ее снова нашел маркиз, и они уже без приключений спустились в холл, к которому примыкал гардероб. Ара зябко поежилась: от центральных дверей дуло.

– Ваша накидка, – вспомнил лорд Кройд, – мы оставили ее в ложе. Постойте здесь, сейчас принесу. – Он направился обратно к лестнице, прорубаясь теперь уже против движения потока, Ара же отошла немного в сторону.

Неподалеку беседовала компания джентльменов, и, проходя мимо, девушка услышала:

– … прекрасное вложение! – бокалы с шампанским чокнулись, празднуя, какую-то сделку одного из мужчин.

Ара невольно улыбнулась. Не потому, что в этом было, что-то веселое или смешное, а потому, что рука еще хранила тепло пальцев маркиза, бережно сжимавших ее половину представления, а ладонь – прикосновение его губ, и девушке хотелось улыбаться безо всякой причины.

– Да, старик Эштон продал земли за бесценок, – усмехнулся тот самый счастливчик. – Это ж надо быть таким ослом: прогореть дважды. Сперва потерять фабрики, а затем отдать за сущий пустяк и землю, через которую вскоре проложат железную дорогу. Я уже видел чертежи: через год я наварю на перепродаже вдесятеро больше.

– Умеешь ты чуять прибыль, – восхитился третий собеседник. – Снова звон бокалов, смех.

И теплые пузырьки в груди Ары превратились в ледяные иглы, продирающиеся к сердцу. Внутри стало пусто и холодно.

Заметив, что с силой скребет ногтями ладонь, будто пытается стереть, соскоблить незримый след от прикосновения маркиза, девушка отошла от компании, празднующей банкротство ее отца, и пятилась, пока не очутилась в, каком-то тихом коридорчике, из которого было видно оживленный холл, наполненный людьми, прекрасно проведшими этот вечер.

Вслед за пустотой сердце вдруг кольнула такая невыносимая боль, что девушка согнулась почти пополам, хватая ртом воздух и прижимая руку к груди в безотчетной попытке хоть, как-то унять эту агонию и чувство глубокого, до тошноты, отвращения. Не к лорду Кройду – к себе.

Пока ее отец угасает телом и духом, а семья тонет в долгах, она ездит по театрам и развлекается с человеком, который их хладнокровно уничтожил. Позволяет ему вытворять с собой все, что заблагорассудится. Но горше всего было осознание, что ей это… нравилось. Что чувствовала в происходящем правильность, которой нет и быть не может. Что правильного в том, чтобы позволять трогать себя безнравственному мерзавцу, который еще месяц назад, должно быть, вот так же привозил сюда мисс Коннорс, шептал ей на ухо те же пошлости, так же переплетал их пальцы, а потом…

«… получил желаемое и, узнав, что я ношу под сердцем его дитя, вышвырнул, как грязь…»

«Я вам не приятель, никогда им не был и никогда не буду».

И все произошедшее вдруг предстало в совершенно ином свете: таком грязном и омерзительном, что по щекам поползли горячие дорожки, впитываясь в шелк маски.

Никакая физическая боль не сравнится с тем, что ощущала Ара в тот момент. Вспоминая и свою глупую улыбку, и странную волну радости в те мгновения, когда маркиз крепче сжимал ее руку, чтобы не потерять в потоке гостей, и, как наряжалась для него дома, она чувствовала себя такой жалкой, что хотелось вылезти из собственной кожи.

Вот чего он добивался: чтобы Ара предложила не просто свое тело, а всю себя: целиком, без остатка. Чтоб теряла голову не просто от вожделения, а от желания принадлежать ему каждой клеточкой своего существа, чтоб подменить ее установки своими, выкрасить черное в белое. Чтоб раскрылась перед ним так глубоко, как только возможно, а потом всадить в нее кинжал разочарования, удара которого она уже не перенесет…

И сегодня Ара балансировала на грани. А ведь интуитивно чувствовала надвигающуюся опасность уже в карете перед представлением – тот смутный страх неизвестности… Еще чуть-чуть, и маркиз добился бы своего. Еще чуть-чуть, и… она бы в него влюбилась.

В наступившем отрезвлении Ара поняла, что все еще прижимается спиной к холодной стене коридора, и ощутила злость: расклеилась, стоит тут, утопая в жалости к себе, тогда, как на свете есть множество людей с куда более весомыми причинами для слез.

Девушка сделала глубокий вдох, успокаиваясь, приподняла маску, смахнула слезы чуть дрожащими пальцами и тут же вернула ее на место, услышав в коридорчике шорох.