Проклятая сабля крымского хана - Ольга Баскова

Колдунья неожиданно посерьезнела, седые лохматые брови сошлись на переносице.

— А никого ты не найдешь, — уверенно заявила она. — Если супротив судьбы попрешь — может быть. — Женщина заморгала, словно стараясь разглядеть что-то в прозрачной дымке. — Нет, Василий, сложишь ты буйну голову в степи и не оставишь ни молоду жену, ни малых детушек.

Угрожающие нотки в ее голове заставили Григория поверить колдунье и побледнеть. Он боялся спросить ее о своей судьбе, но женщина неожиданно прочитала его мысли.

— Ты, Гриша, чужое взял, — продолжала она. — Надеешься, что оно тебе счастье принесет. Не надейся. Оно украдет твое счастье, а принесет горе. Если не вернешь чужое, свое потеряешь. Все потеряешь. Ступай на то место, где чужое нашел, и предай его земле. Тогда жизнь твоя мирно потечет, будто реченька.

Тюжев опустил голову. Он понял, о чем говорила старуха.

— То, чужое, проклято, — вещала женщина. — Заговорено на преданность своему хозяину. Всяк, кто его заберет, страдать будет, и вокруг его люди будут страдать. Верни его, Григорий, пока не поздно.

Холодная рука Тюжева нащупала саблю под бархатным кафтаном. Василий, щуря черные глаза, глядел на него с удивлением.

— О чем она говорит? — поинтересовался купец. — Какое такое чужое ты взял?

Тюжев ничего не ответил. Старуха еще немного постояла с ними в молчании и, бросив: «Вижу, накликаешь беду», продолжила путь в город. Мужчины не окликали ее.

— О чем она? — снова поинтересовался Василий. — Ты сроду чужого не брал.

— Брешет старуха, — отозвался Григорий и добавил неожиданно зло: — Ну что стоишь? Поехали!

Купец послушно хлестнул лошадку, и та побежала трусцой, торопясь к городским воротам. Распрощавшись с Василием у стен кремля, Григорий пошел домой. Слова старухи о чужом не давали покоя. Он знал: старая ведьма редко ошибалась, если ошибалась вообще. Бабы, постоянно бегавшие к ней, говорили: все ее пророчества неизменно сбывались, поражая своей точностью. Если она права, что же делать с саблей? Можно было передать ее царю, однако что-то в глубине души мешало это сделать, какой-то противный внутренний голос убеждал его оставить оружие себе — и убедил. «Что может случиться? — рассуждал Григорий. — Ежели суждено погибнуть в сражении, нешто сабля будет виновата? Я и без нее могу сложить буйну голову. Нет, не понесу саблю на то проклятое место. Таперича моя она, я ее хозяин».

Успокоив себя таким образом, Тюжев вошел во двор. Марфа, ожидавшая на пороге, бросилась к мужу:

— Беда у нас, соколик мой! Час назад лихоманка напала на наших деточек! В бреду все лежат, тебя зовут. И за что же наказание такое? — Она взяла его за руку. — Милый, посиди с ними, а я к колдунье сбегаю. Много есть у нее снадобий от лихоманки.

— Видел я ее по дороге, — Григорий с содроганием вспомнил слова женщины, — наверное, на рынке она.

Марфа поправила платок.

— Мигом обернусь. Иди, иди, соколик мой. Палашка с ними.

Она метнулась к воротам, а Тюжев, почувствовав тяжесть в ногах, зашел в дом. Гробовая тишина обволокла его, давила на плечи, сжимала голову, словно обручем. Он прошел в комнату, где лежали его дети. Служанка Палашка, молодая рябая рыжая девка, держа в руках мокрую тряпку, вытирала пот с бледных лиц детей. Они тяжело дышали, глаза их были закрыты, щеки горели нездоровым румянцем.

— Совсем плохи, — сказала девушка, увидев Григория. — Добро, если хозяйка успеет…

Тюжев сжал кулаки и гневно крикнул:

— О чем говоришь? Ступай отсюда, пока я не приказал тебя выпороть.

Палашка покорно вышла из комнаты. Григорий встал на колени у колыбели малютки, испуганно глядя на ребенка. Младенец задыхался, хрипы вырывались из маленькой груди. Тюжев вспомнил недавний молебен в храме и тихо прошептал:

— Иисусе Христе, помоги моим деточкам! Пресвятая Богородица, не оставь нас!

Что-то звякнуло, ударившись о пол, и Тюжев, вздрогнув, понял, что сабля вырвалась из плена, упала к его ногам, словно напоминая о себе и о бесовской силе, которая в ней таилась. Бесстрашный воин посмотрел на нее, как на ядовитую змею, боясь прикоснуться к усыпанной драгоценными каменьями рукоятке.

«Ежели снадобья колдуньи не помогут, снесу ее в чисто поле», — подумал он, с нетерпением ожидая Марфу.

В отличие от Жанны, спавшей как сурок, наслаждаясь свежими, пахнувшими цветами простынями, Андрей, немного подремав, вынырнул из-под одеяла, накинул джинсы и футболку и выглянул в коридор, предусмотрительно захватив пачку сигарет. Если охрана (а он не сомневался, что дом напичкан соглядатаями и камерами), преградит ему путь, он скажет, что чертовски захотелось покурить. Попить воды или сходить в туалет — это все не пройдет. В его комнате была маленькая душевая и клозет. Осторожно, стараясь ступать бесшумно, как кошка, Ломакин спустился по лестнице на первый этаж. Странно, но его никто не окликнул. Черных глазков камер Андрей тоже не увидел, и это показалось ему необычным. Если Ройтман не ошибся и подпольный музей именно здесь, камер должно быть великое множество. На его удивление входная дверь тоже оказалась незапертой. Андрей вышел в просторный двор, нервно закурил, стараясь осмотреть все и не упустить ни одной мелочи. Забор не такой высокий, без колючей проволоки, он перелезет спокойно, а вот Жанна… Впрочем, и она перелезет, ничего сложного нет. На ногу она уже не жаловалась, наверное, все прошло от испуга. Только вот где этот чертов замок, открывавший потайную дверцу в музей? Кинув сигарету в урну, он прошелся вокруг дома, потом вернулся внутрь и принялся осматривать гостиную. Ему в голову пришла простая, но логичная мысль: судя по рассказам Ройтмана, Завьялов мечтал стать таким же богатым, как Демидов, интересовался им и старался во всем подражать. Кажется, в тульском доме Акинфия был шкаф с книгами, скрывавший потайную дверцу. Его взгляд упал на подходящий шкаф, где в идеальном порядке были расставлены собрания сочинений классиков. Ломакин заглянул за него и увидел какой-то механизм. Точно, дверца в стене, как в доме Папы Карло, скрывает вход в подземелье. Утром нужно сказать Жанне, чтобы отвлекла хозяина и его охранников под любым предлогом, а он в это время постарается проникнуть вглубь. Удовлетворенный поисками, Андрей вернулся в свою комнату и снова задремал, не подозревая, что за каждым его действием пристально наблюдали.

Колдунья прохаживалась по рынку, сопровождаемая гневными взглядами туляков, не обращая на них никакого внимания. Она прекрасно знала, что те, кто смотрит на нее с негодованием, скоро придут к ней за разными травами и будут униженно просить о помощи. Но это будет в ее вотчине. А здесь их вотчина, и они вольны вести себя, как захотят. Возле одного торгового ряда женщина задержалась, рассматривая посуду. Здоровенный черный кот — неизменный атрибут любой ведьминой избушки — разбил недавно кувшин и пару тарелок. Продавец покосился на неприятную ему покупательницу, хотел было прогнать, но купеческая жилка дала о себе знать — и он спросил как можно любезнее: