Пещера - Жозе Сарамаго

На четвертый день как раз выпало забирать Марсала из Центра на выходные, которые могли бы называться еженедельными, если бы не случались раз в декаду. Марта предложила отцу съездить самой, чтобы не прерывать его трудов, но Сиприано Алгор высказался в том смысле, что, мол, и думать об этом забудь: Грабежи на дорогах прекратились, но все равно – дело опасное. Если для меня опасное, то и для вас тоже. Я, во-первых, мужчина, к твоему сведению, а во-вторых, не вынашиваю ребенка. Обе причины уважительные, спору нет. Есть и третья, самая веская. Какая же. Все равно не смог бы работать, пока ты не вернешься, так что работа не в счет, а потом – дорога проветрит мне голову, это мне нужно сейчас, а то могу думать только о формах да отливках. Мне тоже надо проветриться, и потому поедем за Марсалом вместе, а замок охранять оставим Найдёна. Ну, если хочешь. Да нет, что вы, я шучу, за Марсалом всегда отправляетесь вы, я всегда остаюсь дома, стало быть, да здравствует привычный ход вещей. Нет, серьезно – поедем. Нет, серьезно – поезжайте один. Они улыбнулись друг другу и отложили дискуссию по главному вопросу – то есть о субъективных и объективных причинах привычки. После обеда Сиприано Алгор, в чем был, чтобы не терять времени, сел за руль. Уже выезжая из деревни, спохватился, что не повернул голову в сторону дома Изауры Эштудиозы, а когда мы говорим «повернул голову», следует понимать, что в одну сторону в той же степени, что и в другую, потому что раньше Сиприано Алгор иногда взглядывал туда, где надеялся увидеть, а иногда – туда, где был уверен, что нет. Подумал было – не спросить ли себя, как истолковать такое обескураживающее безразличие, но камень, попавшийся на середине полосы, отвлек его, и случай был упущен. Путь в город прошел без осложнений, хотя гончар и задержался, потому что полиция перегородила шоссе и выборочно проверяла документы, словно наугад выхватывая из потока то эту машину, то ту. Ожидая своей очереди на проезд, Сиприано Алгор успел заметить, что линия трущоб как будто придвинулась к шоссе. Наверно, когда-нибудь их отодвинут подальше, подумал он.

Марсал ждал его. Извини за опоздание, сказал тесть, задержала полиция на трассе, мне бы пораньше выехать. Как там Марта, спросил зять, я вчера не смог позвонить. Да вроде бы ничего, но ты в любом случае поговори с ней, она ест мало и неохотно, ссылается на то, что, мол, у беременных это обычное дело, может, и так, я в этих делах не разбираюсь, но все же на твоем месте озаботился бы. Не тревожьтесь, непременно поговорю, это, наверно, и впрямь бывает на ранних сроках. Ничего мы с тобой об этих делах не знаем, плутаем в потемках, как ребенок потерявшийся, надо ее к доктору сводить. Марсал не ответил. Тесть замолчал. Вероятней всего, оба думали об одном и том же, а именно – о том, что в клинике Центра уход за Мартой был бы как нигде больше, так, по крайней мере, утверждает молва, а, кстати, она, как жена сотрудника охраны, пусть и не внутренней, имеет право на медицинское обслуживание там. Минуту спустя Сиприано Алгор сказал: Как захочешь, я привезу Марту. Они уже выбрались из города, и теперь можно было прибавить ходу. Марсал спросил: Ну, как работа подвигается. Да мы еще в самом начале, фигурки слепили и в печи обожгли, сейчас с формами вожусь. А что так. Мы ошибаемся, полагая, что глина – она глина и есть, что если научился одному – сделаешь и другое, а потом понимаешь, что все не так, что всему надо учиться с самых азов. Он помолчал и прибавил: Но мне нравится, это – вроде как попытаться родиться еще раз, уж прости за преувеличение. Завтра я вам подсоблю, сказал Марсал, умею-то я чуть меньше, чем ничего, но чем-нибудь пригожусь. Нет, побудь с женой, сходи с ней погулять по округе. Да нет, не выйдет, завтра надо идти на обед к моим родителям, они еще не знают, что Марта беременна, но вот-вот заметят, и сами понимаете, что они мне скажут. И, надо признать, будут в своем праве, сказал Сиприано Алгор. Они помолчали. Погода хорошая, заметил Марсал. Хорошо бы, чтоб продержалась еще недели две-три, чем суше будут фигурки перед обжигом, тем лучше. Снова повисло молчание, и на этот раз – продолжительное. Полиция уже убрала шлагбаум, дорога была свободна. Дважды Сиприано Алгор собирался что-то сказать и на третий раз решился наконец: Что слышно о твоем повышении. Пока ничего, ответил Марсал. Передумали. Да нет, просто оформление долгое, в Центре бюрократия такая же, как везде. И наряды полиции проверяют водительские права, страховки, сертификаты, справки там разные о состоянии здоровья. Ну, вроде того. Похоже, иначе мы жить не умеем. Похоже, иначе жить и нельзя. Больше похоже на то, что уже слишком поздно пробовать иначе. На этом месте беседа прервалась, пока не въехали в деревню. Марсал попросил остановиться у родительского дома: Надо предупредить, что завтра придем обедать. Ждать пришлось недолго, но когда Марсал вернулся в машину, лицо у него было явно недовольное. Ну, что на этот раз не так, спросил гончар. Да с родителями все не так у меня, и не на этот раз, а как всегда. Не преувеличивай, паренек, розы без шипов не бывает, в семейной жизни – день на день не приходится, то ладно, а то и наперекосяк, и спасибо еще надо сказать, если все хоть более-менее или даже так себе. Дома застал только мать, отец еще не вернулся, объяснил я, что к чему, а разговор ну никак не клеится, и я тогда с таким, знаете, торжественным и радостным видом сообщил, что завтра выйдет им большой сюрприз. А они что. Сами можете догадаться, что ответила мне мать. Я не до такой степени догадлив. Она спросила, не в том ли сюрприз, что я заберу их к себе в Центр. А ты что. Что нет, не в том, и что, наверно, не надо откладывать мой сюрприз до завтра, сейчас скажу, знайте же, что Марта беременна, у нас будет ребенок. Обрадовалась, конечно. Еще бы, стала меня обнимать-целовать-поздравлять. Так чем же ты недоволен. Да они вечно сунут ложку дегтя, теперь вот втемяшилось им переехать в Центр. Ты ведь знаешь, я спокойно уступлю им свое место. И думать забудьте, это не обсуждается, и не потому, что тесть мне милее родителей, а потому, что они есть друг у друга, а вы останетесь один. Не я один в этом мире живу один. Для Марты вы в нем – один-единственный. Я даже не знаю, что тебе сказать на это. Есть такое, что значит лишь то, что значит, и объяснений не требует. Столкнувшись с таким непреложно-бесспорным проявлением мудрости, гончар снова не нашелся с ответом. Для внезапно поразившей его немоты имелось и еще одно основание, возникшее в связи с тем обстоятельством, что они как раз в эту самую минуту проезжали улицу, где стоял дом Изауры Мадруги, к каковому обстоятельству Сиприано Алгор в отличие от того, что было на пути туда, теперь, на пути обратно, не смог остаться вполне безучастен. Когда же добрались до гончарни, нежданную радость доставил Марсалу пес Найдён, встретивший его так, словно вместо форменной куртки и прочего обмундирования охранник был облачен в самые мирные, самые что ни на есть штатские одежды из своего гардероба. И таким целебным бальзамом пролился этот шумный и безудержный восторг на чувствительную душу Марсала, еще саднившую от нескладного разговора с родительницей, что он обнял пса, словно самое любимое существо. Впрочем, это сказано так, к слову, ибо нет нужды напоминать, что Марсал больше всех на свете любит свою жену, которая стоит сейчас рядом с нежной улыбкой на устах, ожидая, когда же и до нее дойдет черед объятий, но, подобно тому, как порой довольно бывает всего лишь почувствовать чью-то руку у себя на плече, чтобы чуть не прослезиться, так и бескорыстное ликование собаки способно даровать нам утешение во всех скорбях, разочарованиях и неприятностях мира сего. Поскольку Найдён немного знает о человеческих чувствах, чье существование – как в позитивном плане, так и в негативном – можно, в общем, считать доказанным, а Марсал еще хуже осведомлен о собачьих чувствах, относительно которых очень мало несомненного, но зато – мириады сомнений, кто-то же однажды должен будет взять на себя труд растолковать нам, по каким, черт возьми, мотивам, внятным с той и с другой стороны, эти двое, разных, между прочим, пород особи, держат друг друга в объятиях. Изготовление форм в гончарне было делом новым, и потому Сиприано Алгор не смог бы отказать себе в удовольствии показать зятю сделанное в последние дни, однако самолюбие, уже побудившее его не так давно отказаться от помощи дочери, страдало при мысли о том, что зять сможет углядеть какой-нибудь огрех, какой-нибудь просчет, словом, любой из неисчислимых признаков, красноречиво свидетельствующих, в какое умственное изнеможение ввергли его четыре стены этой мастерской. И хотя Марсал был слишком увлечен общением с Мартой, чтобы обращать внимание на глину, метасиликат натрия, гипс, опалубку и формы, гончар решил все же после ужина не работать, скоротать вечерок с дочерью и зятем, что в конце концов предоставило ему простор для довольно точных теоретических выкладок относительно предмета, в котором он разбирался лучше кого бы то ни было и мог судить, насколько сильно ошибся на практике и к каким именно катастрофическим последствиям это привело. Марсал предупредил Марту, что завтра они идут на обед к его родителям, но и полусловом даже не упомянул о нескладном разговоре с матерью, и умолчание навело тестя на мысль о том, что дело это – частное и семейное – подлежит обсуждению исключительно в интимной обстановке супружеской спальни и не может быть предметом очередного пережевывания в разговоре втроем, хотя вовсе не исключено, что Марсал с похвальным благоразумием всего лишь не хотел, чтобы в разговоре, по обыкновению, всплыла тяжелая тема переезда в Центр, тем более что на гончара где сядешь, там и слезешь.