Чилийский поэт - Алехандро Самбра

То же самое время от времени случалось и с самим Висенте.

А в целом Карла полагала, что проведет с Гонсало все время до конца жизни.

Гонсало вообще думал, что останется с Карлой на всю оставшуюся жизнь.

Время от времени Карле казалось, что когда-нибудь, в отдаленном будущем, она захочет переспать и с другими мужчинами. Иногда она позволяла ухаживать за собой коллегам, которые считали ее богачкой.

Гонсало иногда фантазировал, что переспит со своими студентками или с преподавательницами и что это случится в среднесрочной перспективе.

Обычно Карла думала, что если увидит Гонсало с другой девушкой, то будет вне себя от ярости, но, в конце концов, простит его.

Гонсало вообще-то считал, что если застанет Карлу с каким-нибудь придурком, то умрет от злости, однако в итоге простит ее.

Карла обычно хотела быть там, где находилась, и быть тем, кем она была.

Считается, что это и есть счастье: не думать, что тебе было бы лучше где-то в другом месте, и быть кем-то другим. Не желать стать другим человеком, и неважно – моложе, старше или лучше.

Это великолепная, но нереальная идея. Тем не менее все эти годы Карла хотела находиться именно там, где она была. То же самое чувствовал Гонсало. А также Висенте, прежде всего он: ему очень нравилось оставаться в месте своего постоянного пребывания, исключая выходные с родным отцом, когда мальчик скучал по своей комнате, своему дому и своей семье.

Однажды ночью Гонсало приснилось, что он летит в авиалайнере, в середине долгого рейса, вероятно, через Атлантический океан; сидит в кресле, прижавшись лбом к иллюминатору. Ему не видно ничего, кроме бесформенной тьмы ночного неба, и все же он продолжает долго сидеть в такой позе, пока не появляется сильнейшее желание посетить туалет. И тут ему приходится побеспокоить двух соседних, очень похожих друг на друга пассажиров, которые крепко спят, синхронно пуская слюни и храпя. Но ему чудом удается выбраться из кресла, не разбудив этих парней.

Балансируя в проходе, Гонсало движется к зеленой светящейся надписи, указывающей, что туалет свободен. Однако, открыв дверцу, он видит женщину на унитазе; трусики на лодыжках, колени сжаты. Она не выглядит удивленной и не пытается как-то прикрыться.

– Это женский туалет, – любезно произносит дама.

– В самолетах таких не бывает, – смущенно и неуверенно отвечает Гонсало.

– Ты учился в мужской школе, – догадывается женщина.

– Ну и что с того? – Гонсало показалось, что он знаком с ней.

– Ты считаешь нормальным разделять мужчин и женщин, словно они несовместимы? – Тон женщины граничит с враждебностью, но все же сохраняет непринужденность и беззаботность.

– Именно поэтому я говорю тебе, что сортир предназначен для мужчин и женщин.

– Ничего-то ты не понимаешь, Гонса. Пока я закончу, отлей в раковину, как ты делал и раньше. Мне это не покажется отвратительным, – сказала она.

Он проснулся среди ночи от сильного желания помочиться. Преодолевая десять ступенек, отделявших его от ванной комнаты, Гонсало пытался сохранить в памяти некоторые приснившиеся образы, показавшиеся ему забавными и странными, тем более что он никогда не совершал длительных авиаперелетов. Он давно не мочился в раковину, но делал это несколько раз, будучи подростком. Сонливость не покидала его, поэтому трудно было направлять струю; он решил слегка убраться в туалете, заметив в углу флакон чистящего средства, но уже засыпал, поэтому вернулся в постель и тут же отключился.

Карла разбудила его, когда не было и шести часов, и было еще темно. Гонсало вспомнил, что промахнулся мимо унитаза, и решил, что она разбудила его, чтобы отругать.

– Знаю, что ты хочешь мне высказать. – Гонсало прочистил горло.

– И что же? – Карла отнюдь не сердилась.

– Что я помочился мимо.

– А что ты мне на это ответишь?

– Что не так-то просто прицелиться. Особенно трудно контролировать первую струю.

– А что еще?

– Что ты имеешь в виду?

– Что еще я могу тебе сказать?

– Что следует мочиться сидя и что мне лень это делать. А я отвечу, что такова привычка, мужчины не писают сидя. И еще ты собираешься мне высказать, что мое представление о мужественности слишком грубое. А я отвечу, что отливать стоя не имеет ничего общего с моим представлением о мужественности.

– Ты прав, я собиралась все это тебе высказать, но позже, – заявила Карла, приложив правую руку ко лбу, словно у нее повысилась температура. – Собиралась сообщить тебе, что я проснулась полчаса назад, пошла в ванную, и, конечно, мне надоело вытирать пол за тобой. Но потом я пописала, сделала тест и выяснила – я беременна.

Целую неделю они не говорили об этом Висенте, который отреагировал на новость с неожиданным безразличием. Вечером пошли в пиццерию отметить событие и заказали, как всегда, пиццу с грибами на всю семью, однако Висенте даже попробовать ее не пожелал.

– В чем дело? – спросил Гонсало.

– Не люблю шампиньоны.

– А раньше нравились.

– Да, но теперь разонравились, – ответил Висенте со странной застенчивостью.

– Тогда чего же ты хочешь?

– Чашечку «эспрессо».

Раньше он никогда не пил кофе, хотя считал, что в одиннадцать лет имеет на это право. Висенте настоял на том, чтобы заказать не один, а три «эспрессо» подряд, которые он пил церемонно и вкус которых счел ужасным, но ему удалось это скрыть. А неприятное послевкусие ликвидировал, пожевав дольку лимона.

– Ты и вправду не хочешь пиццу? – спросила Карла, прежде чем покинуть кафе. – Попросим разогреть кусок для тебя?

– Нет, спасибо, – твердо ответил Висенте.

В тот вечер ему трудно было заснуть из-за действия кофеина. Впрочем, дело было не только в кофе. Он спустился в гостиную в три часа ночи и увидел там тоже не спавшего Гонсало.

– А сейчас хочешь пиццы?

– Хочу, – признался Висенте.

– Ты злишься из-за нашей новости? – спросил Гонсало, разогревая два больших куска в тостере.

– Мне стыдно, когда посетители ресторанов просят упаковать им объедки.

– Почему же?

– Не знаю, но мне стыдно.

– Но ведь осталось много пиццы. Почему ты не стал есть?

– Потому что не был голоден.

– Ты сердишься из-за новости? – настаивал Гонсало.

– Какая еще новость?

– У тебя будет братик. Или сестренка. Кого бы ты выбрал?

– Брата, – сказал Висенте, но тут же поправил себя: – Сестру.

Висенте тоже не понимал, что с ним происходит. Он был не против появления ребенка, или, по меньшей мере, думал, что ему это понравится. Но почему-то никак не мог представить себе будущего брата или сестру. Висенте задремал ненадолго, однако его разбудило свирепое мурлыканье кошки у его левого уха. Он тут же подумал, что в будущем Оскуридад сможет спать с его братом или сестрой, и вдруг до него дошло: на свет