По старой доброй Англии. От Лондона до Ньюкасла - Генри Воллам Мортон

Ах, что это было за время! Его по праву можно назвать счастливой эпохой для нашей мелкопоместной аристократии. Никогда еще — ни до того, ни после — английские сельские джентльмены не жили столь полной жизнью. По окончании строительства сэр Томас пригласил итальянского живописца по имени Берничи, дабы тот расписал потолок готового павильона. От него требовалось создать фрески в духе «Авроры» Гвидо — известного произведения, украшавшего палаццо Роспильози в Риме. Работа эта снискала итальянцу вековую славу, и до сих пор имя Берничи поминают во всех сельских трактирах до самого Йорка! Рассказывают, будто он три года (а кое-кто утверждает, что и все семь!) пролежал на спине, малюя пышнотелых богинь. Непонятно, правда, с чем связана такая медлительность: то ли сэр Томас слишком хорошо оплачивал услуги приглашенного мастера, то ли Берничи оказался не слишком трудолюбивым живописцем и до последнего момента откладывал исполнение заказа.

В любом случае храм был выстроен и расписан. И ныне он возвышается над болотистыми пустошами Северного Йоркшира памятником великолепному восемнадцатому столетию. Прямо от его ступеней начинается насыпная дорога, достаточно широкая, чтобы по ней могли проехать четыре повозки в ряд. Эта зеленая полоса, засеянная гладким, ухоженным дерном тянется почти на милю, извиваясь по гребню холма.

Внизу же, в чашеобразной долине, лежат серебристо-серые развалины Риво. Вокруг бывшего аббатства громоздятся йоркширские холмы, испещренные узкими белыми тропинками. В небе проплывают облака, и тени их неслышно скользят по долине. Над руинами гуляют ветры, приносящие с собой запах далеких полей и чего-то свежего, соленого, намекающего на близость моря.

Местные жители ухаживают за долиной. Они так же коротко подстригают траву, как делал это старый сэр Томас, которому пришла в голову фантазия воссоздать идиллический пейзаж с маленьким греческим храмом в центре.

Трудно подобрать слова, чтобы описать аббатство Риво. Я бы сказал, что оно не уступает по красоте Фаунтинс и одновременно лишено меланхоличности, присущей Жерво. Густой ковер из маргариток устилает пол в нефе, с успехом заменяя утраченное мозаичное покрытие; на разрушенных хорах воркуют дикие голуби, справляя свою вечернюю службу; длинные тени протянулись через все трансепты. Чудесная картина! Волшебная мечта…

Если среди моих соотечественников и есть люди, недовольные министерством общественных работ Его Bеличества, то им было бы весьма полезно побывать в Риво. Несколько лет назад руины аббатства перешли на попечение этой организации, и ныне Риво наслаждается такой заботой, какой не знал со времен печально знаменитого разрушения монастырей.

Сегодня аббатство является объектом научного изучения. Раскопки ведут квалифицированные археологи, и каждый камень, каждый извлеченный из-под земли осколок находят свое место в специально организованном музее.

Полагаю, в нашей стране немало исторических памятников, которые терпеливо ждут и мечтают о таких же умелых и заботливых руках.

Я встречаюсь с охотниками за птичьими яйцами, восторгаюсь Скарборо, влюбляюсь в Уитби, наблюдаю за работой последних резчиков по гагату и, распрощавшись с ними, направляюсь в Дарэм и Ньюкасл.

1

Трое мужчин сидели на краю отвесного обрыва неподалеку от Фламборо-Хед. Они дружно тянули веревку, которой, казалось, не было конца! Внизу под утесом плескались морские волны, и меня чрезвычайно заинтересовало, что же эти люди пытаются вытащить из глубин Северного моря.

Погода стояла пасмурная и ветреная, и море было серо-стального цвета. Лишь у самого берега, у подножия меловых утесов оно пенилось белыми барашками. Оно шипело и ярилось, неистово завихряясь вокруг высоких, острых скал, и постепенно — прилив за приливом — протачивало себе дорогу в глубь суши. Не удивлюсь, если в конце концов море отгрызет этот кусок земли и превратит его в остров. Это настоящий Корнуолл, только перенесенный на север Англии…

Мужчины по-прежнему фут за футом тащили свою веревку, и было ясно, что ноша их — чем бы она ни оказалась — очень тяжела.

Когда они уже вытянули не менее трех сотен футов веревки, над краем утеса появилось некое привидение, которое довольно резво, цепляясь за зеленую траву, вскарабкалось на землю. Сначала я увидел металлическую каску военного образца. За ней показалось кирпично-красное лицо с голубыми глазами, а затем и коренастое тело, облаченное в голубой комбинезон и крест-накрест перепоясанное кожаными ремнями. Последними появились ноги в грубых башмаках и странное приспособление, с виду напоминавшее плетеную люльку. Как выяснилось, это фантастическое сооружение крепилось к поясу скалолаза, и к нему же при помощи стального карабина присоединялся конец веревки. Через плечо у мужчины были перекинуты две просторные полотняные сумки, и выглядел он как странная помесь грабителя и морского пехотинца в полном походном облачении.

Тяжело ступая, мужчина направился к стоявшей поодаль большой корзине. Здесь он начал опорожнять сумки, достав в общей сложности около трех десятков крупных заостренных яиц. Все они были ярко-голубого цвета с черными пятнышками и загогулинами. Вскоре я узнал, что мужчину зовут Сэм Ленг, и он охотник за птичьими яйцами из близлежащего Бемптона.

— Это яйца кайры, — пояснил Сэм, демонстрируя мне содержимое корзины.

Она была полна все тех же необычных яиц — удивительной формы и цвета, с живописным рисунком, будто нанесенным кистью эксцентричного художника. Мне безумно захотелось заполучить хотя бы парочку таких яиц.

— Что я с ними делаю? — переспросил Сэм. — Продаю, конечно. Коллекционеры их хорошо скупают… А кроме того, яйца кайры годятся в пищу — они гораздо вкуснее и питательнее куриных.

На свете существует множество опасных и увлекательных занятий. Но, пожалуй, самым интересным из них мне кажется дело, которым занимаются собиратели яиц из Бемптона. Каждый год с мая по июль (то есть в период гнездования птиц) они совершают свои дерзкие рейды на скалы. Насколько мне известно, это единственное место в Англии, где с незапамятных времен практикуется подобный промысел.

Утесы в этой части побережья выглядят совершенно неприступными. Наверное, именно по этой причине морские птицы избрали их для выведения своего потомства. Из Исландии сюда прилетают морские кайры — очаровательные птицы, немного смахивающие на пингвинов. И не они одни. Компанию кайрам составляют серебристые чайки, моевки, большие бакланы, тупики (которых за красный крючковатый клюв здесь прозвали «морскими попугаями») и множество других перелетных птиц. В середине лета прибрежные скалы буквально кишмя кишат пернатыми.

Схема, по которой действует Сэм Ленг, предельно проста. Напялив на себя рабочую экипировку и закрепив на поясе веревку, он подает знак своим подручным, и те медленно спускают его с вершины утеса. Появление человека вызывает страшный переполох среди обитателей скал. Правда, реагируют они по-разному. Некоторые птицы, к примеру моевки, являют собой образец нервных, беспокойных родителей: они суматошно кружат вокруг незваного гостя, оглашая окрестности хриплыми криками. Другие — как кайры — демонстрируют более спокойное, философское отношение к жизни. Они попросту снимаются с места и улетают на морские просторы. Возможно, они не осознают опасности, которая угрожает их гнездам. Но мне кажется, что кайры воспринимают непрошеное вторжение человека как долгожданную передышку в родительских трудах. Они без возражения покидают свои ярко-голубые яйца, в их булькающих возгласах слышится беспечное: «Привет ревизору! Все понимаем — плановый контроль рождаемости». Опустившись на морские волны, кайры принимаются развлекаться всеми известными им способами: плавают, ныряют, переворачиваются в воде, демонстрируя небесам свое белое брюшко… а то еще встанут столбиком и быстро-быстро хлопают крыльями по воде. И все это время бросают веселые взгляды в сторону Сэма Ленга, как бы спрашивая: «Ну, что? Еще не пора возвращаться?»