Киоко - Рю Мураками

Не знаю, почувствовала ли девушка мои мысли или что еще, но она вдруг остановилась.

А потом произнесла нечто, показавшееся мне поначалу непонятным:

— У вас есть абажуры?

Я собрала все абажуры с первого этажа, и мы все вместе понесли их к микроавтобусу.

Ее другу был нужен абажур. Процессия из несущих — семнадцать человек, у каждого по абажуру в руках—протянулась вдоль всей тропинки с азалиями, ведущей к стоянке. Обычно подобные вещи делает прислуга, но в этот раз мы привлекли только троих слуг, ибо наших рук не хватило. Мы хотели выразить незнакомке свое уважение. Она, весело подпрыгивая, бежала по тропинке, торопясь к микроавтобусу, в котором ждал ее друг, и вид у нее был счастливый.

Думаю, это замечание излишне, но до чего же ее подпрыгивающая фигурка была прелестна.

Это начинало меня раздражать.

Вид «серьезно больного друга» вызвал шумок среди несущих абажуры. Это оказался латиноамериканец, больной СПИДом в последней стадии, в самом плачевном состоянии. Двое слуг и управляющий Олли дрожали от отвращения. Никто из нас, включая меня, не мог понять, как у такой девушки может быть такой друг. Девушка смотрела, как он выбирал абажур и потом, плача, прижимал его к себе, словно мать, подарившая своему сыну, помешанному на бейсболе, его первые перчатки и биту.

— Хосе, подожди меня ровно полчаса, я должна кое-что сделать, скоро вернусь.

Японочку звали Киоко. Ее урок оказался на редкость приятным. Повторяя шаги, мы забыли о больном в микроавтобусе.

— Существует множество шагов мамбы. Есть такие, от которых через десять секунд даже у меня перехватывает дыхание. Выполняя другие, очень легко сбиться, споткнуться и оказаться на полу. Поэтому я выбрала четыре шага, которые вы сможете выучить за полчаса и которые не очень утомительны для тела.

Mambo walk,[39]kick and swing,[40]willow walk,[41]cha-cha-cha ole[42]— вот как наша группа назвала эти шаги впоследствии. Mambo walk — это шаг, который Киоко изобразила рядом с цветником с азалиями, собираясь уходить. Оказалось очень трудно качать бедрами, как это делала она, для нас почти невозможно, но это был своего рода образчик спокойного шага в ритме марша, всего на два счета. Такой шаг является основой для всех остальных шагов.

Kick and swing состоял в том, чтобы слегка согнуть опорную ногу, а другую повернуть внутрь, затем выбросить ее в воздух и повилять бедрами, словно танцуя твист. Willow walk представляет собой продвижение вперед шагом, скользящим спереди назад и справа налево, и помахивание перед собой руками, подобно ивовым веткам, раскачиваемым ветром. Это скольжение ногами во всех направлениях стало для нас трудной задачей, так что Киоко адаптировала шаг специально для нас: нам достаточно было скользить вперед, как в обычном танце. Что касается cha-cha-cha ole, он танцуется в паре. Держишь друг друга за плечи одной рукой, смотря партнеру прямо в глаза, и выбрасываешь в воздух свободную руку, подобно тореро. Выкрикнув «Оле!», каждый поворачивает партнера на полоборота, чтобы сменить направление, затем все сначала. Пол-оборота делается шагом ча-ча-ча, три переступа на два счета, и, поднимая руку для «Оле!», нужно, не сгибая ноги, выбросить ее вперед: правую, если поднимаешь левую руку, и левую, если поднимаешь правую.

Киоко оказалась превосходным преподавателем. Ни один из этих шагов не был слишком сложным, но, чтобы движение смотрелось красиво, нужно было следить за направлением взгляда, посадкой головы, даже за углом поворота пальцев ноги, когда выбрасываешь ее вперед. Никогда, никогда не следует (Киоко повторила многократно: never) напрягать плечи, потому что в результате напрягается все тело, и, кстати, сказала она, вы не найдете ни одного танца в мире, в котором нужно было бы напрягать плечи. Также нужно следить за движениями рук и ног и малейшими отклонениями корпуса. Ничего не оставлять без внимания. Если ты старательно выполняешь па и танцуешь, осознавая, что делает каждая часть твоего тела, это становится действительно приятным процессом, а когда тебе приятно, ты танцуешь естественно и красиво. Выражение лица тоже очень важно. Если будешь танцевать кое-как, это станет обычной физкультурой, ты просто будешь потеть. Но на нас смотрят люди, поэтому на лице должно быть выражение глубокой радости, которую нам доставляет танец.

Нельзя сдерживать себя. Удивительно, но стоит расслабить мышцы лица, как плечи расслабляются сами собой и движения становятся мягче.

Урок получился немного длиннее, чем обещанные полчаса, но, несмотря на то что Киоко следила за временем, не было похоже, чтобы она сердилась. Мы были на вершине счастья. Правда, одна из служанок, Паулина, прибежала с мертвенно-бледным лицом (эпитет может показаться странным, если учесть, что она негритянка), чтобы доложить: «Мадам, там мужчина, больной СПИДом, вышел из машины и направляется сюда, прячась за кустами». Но я знаком велела ей уйти. Энн и Сэнди заволновались было оттого, что этот больной будет из укрытия наблюдать за уроком, но я шепнула им, чтобы они не обращали внимания. К счастью, Киоко, похоже, не заметила его присутствия. У меня было желание пристрелить этого латиноамериканца из ружья с прикладом из слоновой кости, которое завещал мне отец. Киоко давала нам урок оттого лишь, что ей хотелось подарить ему абажур. Ни один из нас не мог вынести вида этого типа, и, приковыляв сюда с единственной целью подсмотреть потихоньку урок, он побеспокоил бы прежде всего Киоко. На свете нет ничего более жалкого, чем человек, которого все презирают, а он даже не понимает этого. Я сама происхожу из семьи евреев — беженцев из Венгрии. Мой прапрапрадед сколотил состояние, вкладывая средства в строительство железных дорог, пройдя до этого множество испытаний. Он помог многим венгерским евреям-беженцам во время Второй мировой войны и даже после нее. Я помню, как однажды, еще в колледже, разговорилась с одним беженцем, бухгалтером из отцовской компании, о «Дневнике Анны Франк». Я обожала это произведение, но, когда я ему призналась, что ни одна книга до сих пор не растрогала меня так, как эта, он ответил, покачав головой, что как ни грустно, но я не права.

— Понимаешь, Джессика, я тоже однажды прочитал «Дневник Анны Франк», но мне это было неприятно, и я не стал читать его второй раз. Отец Анны должен был вовремя понять, до какой непостижимой степени нацисты ненавидели евреев. У него были средства, и, заметь он раньше, что происходит, он бы успел бежать в Соединенные Штаты, Анна не погибла бы такой молодой, возможно, она стала бы выдающейся писательницей. Все это очень грустно, но я говорю об этом не для того, чтобы тебя расстроить. Пойми, в этом мире нет ничего хуже ненависти, причем те, кого ненавидят, не смогут выжить, если не осознают этого: они не смогут ни бежать, ни бороться, ни даже надеяться на Бога.