Киоко - Рю Мураками

Именно так, полируя свои воспоминания, я вспомнил, что шелковое белье получил в подарок не я, а Мик Джаггер,[44]а история со щенком случилась с Джином Келли.[45]

Чтобы выжить, иллюзии и ложь необходимы, это понятно. Но вот нужны ли они, чтобы умереть?

Никто не знает ответа на этот вопрос. Те, кто знал, уже умерли.

Елена замолчала, а я, когда мое сознание начинает путаться еще больше, я разговариваю с Серхио. Я представляю себе его призрак и разговариваю с ним: «Серхио, что это было, только что? Знаешь, этот городок странно напоминает испанский, эти белые дома, словно грезишь наяву». Я бы очень хотел попросить Серхио рассказать мне о Мануэле Пюиге,[46]который бежал из Аргентины, нахлебался горя во многих городах мира, хлебнул одиночества даже в Мексике. Да, так вот, он вспоминает дом в маленьком городке, стоящем посреди пампасов, словно одинокий остров в самом центре земли: это город, где он родился.

Он прислушивается: кто-то разговаривает у фонтана в патио:

это мать и тетя, воспитавшие его, они болтают, сидя на железной скамеечке в тени деревьев. Пюиг в точности помнит этот разговор, тщательно отмечает все подробности: «Ты отлично знаешь, Серхио, что это был момент рождения романиста Мануэля Пюига, о котором ты мне рассказывал. Я бессчетное количество раз просил тебя пересказать эту историю, я и сам не понимал, почему мне так нравился этот пассаж, но теперь я знаю, Серхио: это связано со смертью; я теперь гораздо ближе к смерти, чем когда я был рядом с тобой. Я хотел бы верить в воскресение, Серхио. Думаю, ты можешь понять, это никак не связано с потусторонним миром и теорией реинкарнации, нет. это что-то вроде всплывшего в памяти разговора двух женщин в патио на родине Пюига, да это и не может быть ничем другим. Мне немного грустно, но, видишь ли, теперь у меня не возникает даже мысли о сексе. Помнишь, я часто разговаривал с тобой о юношах с загорелой кожей, а теперь у меня не осталось ни малейшего интереса к их гибким мускулам. Но как же назывался этот город? Ну, так вот, это случилось близ очень старинного городка, именуемого Саванна, там были невозможно высокие деревья, выше мангровых деревьев в Гаване, меня окружила толпа людей, как будто меня им демонстрировали, это были суровые нарядные старики и толстые чернокожие служанки. Они встали вокруг меня, и в их руках было множество абажуров, чтобы сделать подарок маме. Это было как во сне, но, когда я проснулся, карнавал абажуров оставался на месте. И это еще не все, Серхио, на самом деле это только начало. Все участники карнавала ушли, а я долго сидел, прижав к себе абажур. Потом я услышал музыку, доносившуюся из большого белого дома, это была мелодия мамбы. В Гаване, да и Майами тоже, мама любила устраивать грандиозные праздники, все собирались, пахло жареным мясом, рисом и фасолью, я видел смеющиеся лица, с хлопком вылетали пробки из бутылок с ромом, и потом каждый раз звучала музыка: ча-ча-ча, румба; это вызвало во мне такую ностальгию, что я вышел из микроавтобуса. Там был громадный дом с огромным садом, усаженным цветами. К дому вела тропинка, окруженная цветниками и кустами, я слышал, как над моей головой щебечут птицы, это был нежный звук, словно посвистывание в ушах. Вокруг стояло невообразимое количество столетних, а то и тысячелетних деревьев, вдали виднелись бескрайние леса и болота.

Видимо, из-за жары и влажности пейзаж был подернут блеклой зеленоватой дымкой. Я вспотел, но мне не было неприятно, у меня создалось впечатление, что я вернулся в родные края, сознание было нечетким, и мне казалось, что там, откуда доносилось эхо мамбы, меня ждет мама. Подойдя поближе, я понял, что это не мама танцует мамбу, а те старики американцы, которые приносили мне абажуры. Я чувствовал, что если они меня обнаружат, то у меня будут неприятности. Поэтому я спрятался в кустах и стал наблюдать их ужасный танец, они так плохо танцевали мамбу, просто отвратительно, до дрожи. Звучала мелодия в исполнении Бенни Морелл, гордости кубинцев, но их танец был тошнотворным. Когда ряд чудовищно страшных стариков расступился, я чуть не вскрикнул. Серхио, Серхио, слышишь?

Там была эта японка, сначала я ее не увидел, старики ее заслоняли. Я не мог глазам своим поверить, она танцевала мамбу, как настоящая кубинка, ее плечи двигались мягко, а руки образовали грациозную изогнутую линию, бедра красиво покачивались, ноги ступали уверенно, в нужном ритме, тело передвигалось легко, как ветерок, свободный от земного притяжения. Я невольно заулыбался и сказал: «Да, вот так, немного сгибаешь колени, с задержкой в ритме, поворачиваешься, ноги наперекрест, так, и подпрыгиваешь, как мячик, ты не должна чувствовать тяжести, а должна представить себя подпрыгивающим мячиком, вот так, очень хорошо…» В то время, как я бормотал это про себя, я сначала не обратил на это внимания, но потом моя улыбка испарилась, и другие слова всплыли в голове, и. когда я произнес их вслух, мое тело покрылось гусиной кожей.

Да кто же эта девушка?

Кто эта девушка?

Кто эта девушка?

Кто эта девушка?

Кто эта девушка?

Какое-то воспоминание медленно поднималось от ног к голове, проходя через все мои внутренности, и я немного отошел от того места, где стоял, стараясь убежать. Некая сила во мне противилась тому, чтобы воспоминание всплыло на поверхность, оно уже почти проявилось, почти, и если оно осталось до сих пор запрятанным где-то, значит, это не так важно для меня. Но разве оно не из той же оперы, что разговор женщин в патио, подслушанный Пюигом? Серхио, разве это не что-то подобное, не надежда на воскресение?»

— Это наша последняя остановка, — сказала Елена.

Солнце садилось над Флоридой. Елена ввела мне в вену иглу.

— Через четыре часа мы будем в Майами!

Ее зовут не Елена. Настоящая Елена всплыла в моей памяти совершенно четко, после того как я отполировал свои воспоминания. Эта японка — не Елена. У них, однако, есть нечто общее: обе хорошо танцуют.

— Пойду куплю воды и бананов. Если захочешь попить, можешь взять маленькую бутылку из моей сумки.

— Да, я знаю, ты мне это уже говорила.

Я повторяю вопрос, как заклинание: кто эта девушка?

— Никуда не уходи отсюда!

Куда, интересно, я могу уйти, я же под капельницей.

Девушка, как обычно, улыбнулась мне и пошла к магазину. Он находился на другой стороне небольшого лесопарка.

Я опять погрузился в состояние мнимой смерти. Когда я открыл глаза, призрак Серхио стоял передо мной.

Его лицо, руки, ноги, одежда были полупрозрачными, он был отчетливо виден в тусклом свете фонаря, но не отбрасывал тени. Невообразимое количество насекомых, больших и малых, кружилось вокруг него. Когда-то, на такой же остановке для отдыха при автомагистрали, мама рассказывала нам ужасные вещи о насекомых. Тогда тоже площадка была очень большой, почти пустой, на стоянке было совсем мало машин, лужайка со столиками для пикников; дорожка для прогулки, на которой я чувствовал себя гномом, пересекала небольшую рощицу, напоминающую доисторический пралес. Кажется, это было сразу после нашего приезда с Кубы, у меня и у мамы на коже еще сохранились красные пятна от сильнейших солнечных ожогов, полученных на корабле, доставившем нас на Ки Вест.[47]На палубе невозможно было скрыться от солнца. Когда мама через кого-то узнала о смерти папы в тюрьме после ареста, она начала готовить побег. Мы покинули Гавану днем, объявив, что едем в путешествие, укрылись у маминых родственников на побережье Пинар-дель-Рио, в деревне, на маленькой ферме со свиньями, утками и огромным манговым деревом. Мама выкопала кожаный кошелек, зарытый под этим деревом, зашила его в подкладку моей одежды, а потом, посреди ночи, за нами приехал грузовик. Мама отдала шоферу грузовика перстень с императорским топазом, который она загодя приготовила. Кузов грузовика был переполнен людьми. Звезды без счета светили в небе. Я сказал: «Какие красивые звезды!», но мама сурово меня отчитала, предупредив, чтоб я не смел и рта раскрывать. Дальше было совершенно черное под какой-то новой луной море. Я так никогда и не узнал названия этого порта. Вода казалась черным металлом. Как только мы вышли в открытое море, нашим взорам открылись огни Гаваны, и, пока мы смотрели, как они медленно удаляются от нас, плечи у мамы все время вздрагивали. Вот так мы оказались в Майами. «Послушай, Хосе, здесь есть ужасные черви, маленькие красные червячки, которые не водились в Гаване, они проникают через поры под кожу и проделывают ходы внутри твоего тела, от них невозможно избавиться. Если они проникнут в твою кожу, то останутся в тебе до самой смерти».