Шахматы без пощады: секретные материалы... - Виктор Корчной

Теперь моя популярность обернулась против властей. Куда бежал матрос с парохода, где обосновался опальный писатель, куда выпихнули из страны диссидента, что поделывает директор нью-йоркской филармонии Ростропович, да и как поживает в Штатах дочка Сталина — все это не требовалось сообщать народу. Но о моем бегстве из страны необходимо было рассказать, объяснить, прокомментировать его, и властям пришлось немало почесать в затылке, прежде чем что-то дать в печать. Первым выступило ТАСС; правда, только на экспорт — на Запад. Через 20 дней опубликовала заявление советская шахматная федерация, а еще через две недели было сфабриковано письмо советских гроссмейстеров. Под письмом значились подписи 31 гроссмейстера; письмо не подписали четыре человека: Ботвинник, Бронштейн, Гулько, Спасский. За исключением Спасского, который уже находился во Франции, у всех у них возникли серьезные проблемы с выездом за границу. Это знаменитое письмо вы найдете в конце главы. Спустя многие годы дочь И. Болеславского Татьяна высказалась — почему гроссмейстеры были вынуждены подписать гнусную стряпню, вышедшую из-под пера Авербаха с Батуринским: «Отказаться подписать означало открыто противопоставить себя системе и быть… выброшенным за борт шахматной жизни. Да к тому же это влекло за собой мелкие неприятности, способные, в большом количестве, отравить жизнь». Отдельное письмо написал Карпов. Там выражалось то же самое, что и в коллективном письме. Но очевидно было, что новоявленный чемпион мира не желает иметь ничего общего с гроссмейстерской чернью.

Но вернемся к первым дням моей независимой жизни в Голландии. Появились отклики из-за границы. Телеграммы присылали по адресу: «Секретные штаб-квартиры голландской полиции». Прислал телеграмму Роберт Фишер: «Поздравляю с правильным ходом, лучшие пожелания в новой жизни!» Пришла телеграмма от опекавшего меня и моих людей в Огасте во время матча 1974-го года с Мекингом мистера Хаглера. Он приглашал меня переехать в Штаты, обещал помощь в первых шагах в новую жизнь. На меня Штаты произвели сильное впечатление, даже слишком сильное. Я испугался темпа жизни, более мощного, чем в Западной Европе. Я поблагодарил Хаглера, но отказался…

Президентом ФИДЕ был доктор Макс Эйве. В Амстердаме находилась штаб-квартира ФИДЕ, а делами там заведовала секретарь Эйве мисс Инеке Баккер. Я находился с ней в контакте во время турнира, и, хотя у меня было немало хороших знакомых в Голландии, в первые часы и дни моей свободной жизни больше всего прислушивался именно к советам госпожи Баккер. Мне как-то в голову не пришло, что мисс Баккер симпатизирует коммунистам… Она сказала мне: «У меня в деревне есть родственники. Никто там понятия не имеет о политике, о политическом убежище. Там, у них в деревне, вы будете в полной безопасности». От здания иностранной полиции мы направились в ту деревню. Все было спокойно. А на утро в дом родственников мисс Баккер позвонил человек и позвал меня к телефону: «Вы узнаете меня?» — спросил он. Как же, как же, я узнал его сразу. Мистер Берри Витхаус, в прошлом главный редактор газеты «Вархайд», что в переводе с голландского означает «Правда», коммунист! А откуда он узнал, где я нахожусь? Как же, как же, между коммунистами нет секретов! А мистер Витхаус продолжал: «В Арнеме начинается турнир — открытое первенство Голландии. Лучшая защита для вас сейчас — это паблисити. Чтобы все вас видели. Советую вам сыграть в этом турнире».

О, эти еврокоммунисты! Для них СССР — светоч демократии, культуры, мира! Эти коммунисты ругали Хрущева за его антисталинскую речь, они ненавидели Солженицына за его разоблачение лагерей смерти в Советском Союзе! Надо признать — КГБ на Западе имел фантастические успехи. При этом он опирался на поддержку эмигрантов из России и СССР и еврокоммунистов. Советские с остервенением боролись за каждого пытавшегося бежать советского человека, использовали при этом любые средства. Например, один литовский спортсмен попросил политического убежища в Западной Германии. Ему пошли навстречу, помогли и приобрести небольшой домик. Прошло два месяца, и стало известно, что он, с проломленной головой, лежит в больнице в Москве — КГБ выкрал его в центре Европы! Знаменитый случай с артистом балета Годуновым. Ему удалось бежать, а его жену насильно удержали в самолете… Нет, от советских и их друзей следовало прятаться! В тот же день после звонка Витхауса я покинул мирную деревню.

Мой хороший знакомый Вальтер Мой жил неподалеку от тех мест, где когда-то Петр Первый изучал корабельное ремесло, в Вестзаане. Он с женой Карин владели небольшим двухэтажным домом. У него я и поселился на месяц с лишним, в ожидании решения правительства Голландии — какие права дать мне, беженцу. А вот что случилось попутно: нужно было написать заявление в полицию — о причинах бегства, почему я запросил убежище. Заявление это я написал, не скажу — под диктовку, но при живейшем участии Амальрика. Получилось сильно, но именно так, как мне хотелось. Я показал заявление госпоже Баккер. Она сказала: «Ну, зачем же так сильно?! В полиции могут это неправильно понять!» Глупая фраза. Но я, бесспорно, был под влиянием госпожи Баккер! И я смягчил текст заявления. И, забегая вперед, скажу, что правительство Голландии не признало мои причины просить политическое убежище — политическими. Несмотря на то, что вернуться туда, откуда я бежал, я уже не мог…

В доме Вальтера Моя я чувствовал себя желанным гостем. Вальтер уходил на работу, а его жена опекала меня, да и становилась моим первым воспитателем в западной жизни. Ведь одно дело — быть туристом, а другое — жить в новых, пока еще непривычных условиях. Я по-советски не очень заботился о гигиене. В моем чемодане было несколько пар белья, взятых еще из Ленинграда. Карин не знала, как она должна вести себя, но мое поведение в отношении чистоты, гигиены очень раздражало ее. И однажды она воскликнула: «Мой муж меняет белье каждый день!» И эту фразу я запомнил на всю жизнь…

Мы не открывали дверь никому. Однажды, правда, здесь появилась знакомая физиономия — Доннер! Тоже, наверно, узнал мой адрес от Инеке Баккер. Мы побеседовали. А еще через пару дней пришел какой-то человек и долго и упорно звонил в дверь. Наконец, мы открыли ему, и он сказал: «Я послан правительством оказать вам физическую защиту. Мне поручено охранять вас круглосуточно. Я отведу вас к своей семье».

Ян Кноссен был работником полицейского департамента, который «ведал делами» социалистических стран Европы. В его семье я находится 10 дней; вместе с ними ел, вместе с ними молился перед едой. Иногда Ян допрашивал меня по-английски. Однажды отвез в Амстердам, где меня допрашивала русская женщина. Необходимо было выполнить еще одно щекотливое дело. Советское посольство настаивало на встрече со мной, и после обсуждения со мной всяческих деталей встреча состоялась. Полиция охраняла меня. Двое работников посольства побеседовали со мной минут 10, вручили мне письма из дома — от жены и от мачехи, и встреча, полная внутреннего напряжения, закончилась. И правда, у советских были причины волноваться. Как мне рассказали, вскоре весь состав посольства (кроме самого посла), около ста человек — был уволен. Повидимому, за профессиональную непригодность!

Через пару дней после посещения Гааги мистер Кноссен отвез меня обратно в дом Моя.

Вскоре последовало сообщение из правительства. Мне было отказано в политическом убежище. Разрешено было пребывание в Голландии — разница очень существенная. Каждая страна принимает на себя ответственность за политических беженцев, заботится о них, со временем дает им возможность стать гражданами страны. Получившие вид на жительство были и остаются чужими стране. Более того, как явствует из дипломатической практики, тот, кому однажды было отказано в получении убежища, не получит его нигде, никогда…