Шахматы без пощады: секретные материалы... - Виктор Корчной

Моими постоянными помощниками были В. Оснос, на протяжении многих лет мой верный человек, и мастер Р. Джинджихашвили, человек с неважной репутацией в советском шахматном мире. Но что делать? Людей с хорошей репутацией — всех отправили в лагерь Карпова. Мне, например, рассказали такую историю: Таль и Ваганян прилетели в Москву с международного турнира. При выходе из аэропорта их ждала машина ЦК ВЛКСМ. «Поехали срочно к Карпову, — сказал ответственный комсомольский работник, — у него плохо получается с французской защитой». И оба послушались, поехали!

Меня очень расстроило известие о Тале. В отличие от Геллера, Таль сам поставил меня в известность, что работает с Карповым. Расстроился я, а потом подумал, что Таля держали, не давали ему играть на Западе из-за провинности на Кубе, а в начале 70-х годов он подпал еще под одну инструкцию — трижды женатых не выпускали! Кто же мог спасти его? Только Карпов! И Таль пошел к нему в рабство…

Квалифицированной поддержки у меня не было. Спасский хотел мне помочь, но после проигрыша Карпову он плохо себя чувствовал. Он приходил ко мне, немножко посидит возле доски, а потом ложится и говорит: «Я так хочу тебе помочь, Виктор, но я в плохом состоянии». Трусливый друг Полугаевский пытался оказать мне помощь, не выходя из своей машины. Мы с ним ездили куда-то на окраину Москвы, там он прямо в машине расставлял карманные шахматы, и мы с ним немножко разговаривали, обсуждали какие-то позиции. Человек до смерти боялся, что об этом узнают на другой стороне. Мне вспоминается одна интересная сцена, свидетелем которой я был. Дело происходило в 1959 году в многонациональном городе Тбилиси во время первенства СССР. К Полугаевскому пришла группа тбилисских евреев — его болельщиков. Они спросили: «Скажите, а вы кто правильно — Полугаевский или Полугоевский?» (Гоями евреи называют не евреев.) Вопрос очень интересен, и, если подумать, то правильно второе, но он стал восклицать: «Ну что вы, конечно, я Полугаевский, конечно!» Этот человек, подумал я, в глубине души презирал себя! Мало кому такое могло прийти в голову, а между тем это была главная причина, почему Полугаевского всегда тормозило на дальних подступах к званию чемпиона мира. Хотя и был он очень талантливым человеком…

У меня был еще один помощник — психолог Р. Загайнов сам предложил мне свои услуги за месяц до начала матча. Не знаю, как с точки зрения психологии, но в спортивной закалке к продолжительному матчу он мне бесспорно помог! Ох, уж эти психологи! Кажется, у них существует профессиональная черта — полное отсутствие принципов. Психолог Дадашев, житель Баку, помог Каспарову устоять в его тяжелейшем матче против Карпова 1984—85 года. Но не прошло и двух лет, как он перекинулся к врагу Каспарова — Карпову, и в Севилье 1987 года Каспарову пришлось против него обороняться. А этот, Загайнов, который вроде помогал мне в Москве в 1974 году!? Гроссмейстеров, готовых принять психологическую поддержку, немало, но Загайнов — тоже! — в 1991 году отправился в противоположный лагерь, к Карпову! Как-то в голову не приходит, что существуют люди столь беспринципные.

Мне бы тогда, в 1974-м году, следовало принять большие меры предосторожности…

Течение матча, его спортивное, шахматное, психологическое содержание никогда не были освещены в советской печати. Иначе пришлось бы признать его творческую бедность, коснуться различных околошахматных моментов. Матч можно было разделить на две части. Вначале, первые восемь партий наступал Карпов. Он навязывал мне продолжительный бой, откладывал каждую партию. Он выиграл две партии. Благодаря шпионской деятельности своих подручных, он оказался прекрасно подготовлен к дебютам этих партий, выиграл их, фактически, дома. После 8-й партии он стал уставать и перешел к защите. Он сидел в окопе полтора месяца. И даже совершил однажды удачную вылазку и выиграл еще раз.

Бронштейн вернулся в Москву только в конце матча. С его приездом я оживился. Чтобы избежать утечки информации, я готовился к игре у него дома. Я выиграл две партии, одну из них, 21-ю, в 19 ходов. После нее, рассказывают, бедняга Карпов перестал есть.

В матче претендентов 1974 года советские власти избрали фаворитом А. Карпова. Лучшие силы громадной шахматной державы были мобилизованы ради того, чтобы помочь ему выиграть этот матч — обеспечить должную тренировку, аналитическую работу перед матчем и в продолжение всего соревнования. В теоретическом отношении, благодаря стараниям Петросяна, Геллера, Фурмана, Ваганяна и многих других, Карпов был вооружен до зубов. Поэтому, несмотря на очевидный перевес в опыте, мне часто не удавалось пробить уже первую, выстроенную Карповым дома линию обороны. За редким исключением…

Анонимный доброжелатель (вот какие времена — перевертыши были, читатель!) поздравил меня с успехом следующим образом:

К сожалению, приближался конец матча. У Карпова, по слухам, давление крови в этот момент было 30/60. Но три ничьи в конце матча ему удалось сделать. Все партии транслировалась по центральному телевидению. Как метко заметил мой приятель Лев Спиридонов — один из немногих, кто не покинул меня ни во время матча, ни даже после него — «У вас, шахматистов, важная миссия. Футболисты, хоккеисты нужны народу, чтобы люди меньше водку пили. А вас показывают народу, чтобы он меньше Солженицына читал!» Пройдет несколько лет, и власти будут горько сожалеть, что создали этому матчу столь широкое паблисити…

Торжественная церемония закрытия матча. Речи, полные обожания; Карпова называют гением. Вручают призы. И мне парочка перепала. Приз «За волю к победе» получил, конечно, Карпов, Центральные газеты на все лады расхваливали Карпова. Менее словоохотливой была шахматная пресса. Несколько крупных слез умиления пролили Петросян и Гуфельд.

Пора было наказывать меня. Этого момента ждали многие, ждали давно — наказать за свободомыслие, за различные нарушения правил поведения советского гражданина, да и вообще — за попытку обыграть любимца советского народа! Нужен был повод, и его скоро нашли. Карпов выступал в прессе, рассказывал о своей уверенности в победе на протяжении всего матча, о своем заметном игровом превосходстве от начала до конца. Имя его противника старались не упоминать. Меня ни один журналист ни о чем не спрашивал. Только корреспондент ТАНЮГ (Телеграфного агентства Народной республики Югославия), кстати, главный судья моего матча с Мекингом Божидар Кажич попросил ответить на несколько вопросов, и я с удовольствием согласился. Я рассказал Кажичу много, кое-что он не опубликовал, — в частности, о некрасивом поведении Карпова во время матча, о том, что Карпов здоровался со мной сидя, что давал указания главному судье О’Келли, как тот должен поступать. Главное, я сказал, что противники, которых Карпов обыграл — Полугаевский, Спасский, Корчной — не уступают ему по таланту. Зато я похвалил его волевые качества. Далее я поддержал Фишера в его требовании не засчитывать ничьи в матчах на первенство мира. Особо я подчеркнул умение Карпова использовать все сопутствующие факторы себе на пользу. Замечу в скобках, что девять лет спустя М. Ботвинник дал интервью в Нью-Йорке, где высказал о Карпове то же самое, да еще в более резкой форме. Карпов, пояснил он, заставил всех шахматистов страны трудиться на него. А сам Карпов бесплоден (дословно!), как стерилизованная самка. В ЦК КПСС прочитали это интервью, и сам Горбачев письменно велел Спорткомитету воздержаться от посылок Ботвинника за границу. (Об этом эпизоде рассказывается в статье «Сеанс одновременной игры ЦК КПСС и КГБ с Михаилом Ботвинником», газета «Новое русское слово», Нью-Йорк, 30 января 2003 г.)