Зюзюка и другие - Екатерина Вильмонт

Кажется, Лёка поверила насчет ссоры с Мишкой. Или сделалавид. Да какая на фиг разница? Главное – она перестала меня доставать сэтой посудой. Конечно, я погорячилась. Но в тот момент мне хотелось не только блюдцас чашками бить, а вообще разнести на фиг весь дом. Но тогда Лёка уж точно меняв психушку бы отправила... Или нет? Я ведь заметила, что никуда она не звонила,только придуривалась. Она доверчивая и жутко добрая. Думает, я ее боюсь. Пускайдумает, если ей так легче. И я здорово наврала насчет того, что Мишка сказал,будто я не сексапильная. В моем возрасте такие мысли вполне естественны длядевушек, и насчет зеленых холмов тоже прикольно получилось. Она купиласьстопудово! Я и правда люблю читать. Только не их дурацкого Хемингуэя. Скучищата еще! А название «Зеленые холмы Африки» я просто запомнила. А вообще туфта.Это им с голодухи все гениальным казалось. Разрешили Хемингуэя и Ремарка, они икинулись... У меня любимая книжка «Сто лет одиночества». Это чудо! А остальныероманы Маркеса – скука смертная. Непонятно даже, как он такое чудонаписал... Когда там бабочки летают, у меня внутри все от восторга сжимается,дух замирает... И еще когда я «Барышню-крестьянку» или «Метель» читаю... Адругие повести Белкина мне как-то по барабану... С Лёкой я по поводу литературыне откровенничаю. Она не понимает, у нее какие-то свои представления. Пушкина,например, надо любить всего, и точка. И Лермонтова всего. И Гоголя. Но я умею спонтом под зонтом такие турусы на колесах развести, что Лёка только глазатаращит и тихо радуется, что у нее внучка начитанная. Пусть радуется, старушка,ей и так не сладко... А в Америке, если все получится, ее вообще инфарктхватить может. Хотя у нее сердце, слава богу, здоровое. Да и не такая уж онастарая по нашим временам. Пятьдесят восемь с половиной. Зря я ее уговорила сомной лететь, по привычке просто, ведь она моя надежда и опора... Лучше быодной, у меня руки были бы развязаны, а при Лёке труднее будет... Ничего, ещевремя есть, и надо как следует подготовиться. Мамалыга должна просто рухнуть,когда меня увидит. Подготовка уже идет полным ходом. Ничего, цель оправдываетсредства...

Я возвращалась домой от Натэллы и у метро столкнулась сматерью Стаськиной одноклассницы.

– Леокадия Петровна, здравствуйте, вот хорошо, что я васвстретила. Знаете, мне надо с вами поговорить!

– Добрый вечер, Елена Владимировна, – вежливо ответилая, не испытывая ни малейшего желания с нею говорить. Но никуда не денешься, онаживет в нашем доме и идти придется вместе. Эта дама лет сорока была активнейшимчленом родительского комитета, который в выпускном классе развил весьма бурнуюдеятельность.

– Леокадия Петровна, я просто обязана васпредупредить... – довольно зловеще начала она.

У меня заныло сердце. Неужели Стаська опять что-тонатворила?

– Слушаю вас, Елена Владимировна.

– Вы знаете, что Станислава торгует в школе поношеннымивещами?

– Что? – оторопела я.

– Да-да, именно так! Она распродает вещи, присланные изАмерики. Согласитесь, занятие не самое благопристойное.

– Соглашусь, хотя, с другой стороны, в этом возрасте моглобы быть и хуже!

– Ну конечно, зарабатывать проституцией хуже. Но вы,разумеется, не в курсе дела?

– Нет, я ничего не знала. Но этому будет положен конец. Дураона еще...

– Судя по вашему тону, вы к ней слишком снисходительны. Аона девочка с тяжелым характером, впрочем, понятно, без матери растет. Тольковы уж не говорите ей, что это я вам сказала, а то моей Ляльке достанется... Онау меня тихая, скромная и не умеет за себя постоять. А Станислава бывает оченьагрессивной и несдержанной. Вы уж простите, я понимаю, вам и так трудно... Но ядолжна была вас предупредить, просигнализировать, так сказать...

– Спасибо за предупреждение.

И как это я не заметила? Давно шмона не устраивала, всевремени не было. У нас поменялась сетка вещания, и у меня стало меньшевозможностей для обысков. Но завтра я не работаю и все выясню.

Стаська спала. Или притворялась? Я не стала устраиватьразборки на ночь глядя. Но спала я ужасно, несмотря на снотворное. Что онаопять удумала? Зачем распродает шмотки?

Утренний шмон принес ошеломляющие результаты. В обычнобитком набитом шкафу буквально свистал ветер. А в ящике стола в драном учебникефизики за девятый класс лежали деньги – пятьсот двенадцать долларов. Эточто, подготовка к Америке? А в чем, хотелось бы знать, она поедет? И неужелиэти горы шмотья стоили всего пять сотен? Впрочем, если торговать в школе... Илиесть еще заначки? Но я решила больше не искать. Я должна поговорить с ней начистоту.

– Обедать иди! – распорядилась я, едва она вошла вквартиру.

– Лёка, ты чего такая?

– Да понимаешь, нас ограбили, – сообщила я.

– Как? – позеленела она и кинулась к своему столу.

Вернулась довольная.

– А чего украли-то?

– Твои тряпки, больше ничего не взяли. Странно, да?

Она вспыхнула.

– Ты зачем в мой шкаф лазила?

– Я не лазила, я твой розовый свитер из чистки взяла. Исмотрю, пусто все. Можешь объяснить мне, что это значит? Сперва посудуколотишь, теперь шмотки выбросила. Так и разориться недолго.

– Я не выбросила... Я продала.

– Продала? Как интересно! И много наторговала?

– Да нет, но все-таки на пятьсот баксов.

– А зачем ты это сделала? И в чем собираешься ехать? Голая,чтобы вынудить мать купить тебе все новое?

Она зашлась от возмущения.

– Ты... как ты могла такое подумать!

– А что прикажешь мне думать?

– Я просто хочу на эти бабки купить себе что-нибудь совсемдругое, хорошее, классное, а не ширпотреб... пусть видит, что мы в ее подачкахне нуждаемся.

– Послушай, зачем с таким настроением ехать, скажи намилость?

– Хочу!

– А как по-твоему, на пятьсот долларов можно купить многодорогих вещей?

– Можно кое-что, я уже присмотрела... особенно нараспродаже, уже начались рождественские распродажи...

– И кому ж ты это все загнала?

– Девчонкам в школе... Кое-что еще осталось, думаю, баксовна двести, так что Мамалыга не особенно тратилась на меня. Я собрала тряпье зачетыре года...

– А почему ты мне ничего не сказала?

– А ты бы разве позволила? А так... я, кстати, сама хотелатебе рассказать и даже... попросить тебя пойти со мной, чтобы выбрать...

– Стаська, не ври и не подлизывайся.