Пленница французского маркиза - Лариса Шкатула

Потом она руками в старых перчатках осторожно начиняла мыло кремом с "красной сыпью", чтобы опять завернуть его в обертку.

Княжна считала, что Разумовский, даже собираясь с нею объясниться, не сможет на мальчишнике совсем ничего не выпить, а, значит, в любом случае он не должен заметить, что мыло какое-то не такое.

Агриппине она дала самый строгий наказ дать это мыло именно графу и ни в коем случае не князю Астахову. Горничная несколько подивилась её горячности. Но сочла за лучшее промолчать, соглашаясь с княжной, что граф и впрямь мужчина хоть куда. Будь она на месте госпожи, тоже постаралась бы дать ему лучшее. Пусть это будет всего лишь французское мыло...

Софья пока не хотела видеться с Разумовским. Разве что, после того, как скажутся результаты её усилий на внешности графа, а до того...

До того, она постучалась в комнату брата, который как раз собирался на свой мальчишник.

- Чего тебе, Соня? - покровительственно поинтересовался он; в последнее время Николая трудно было узнать. Сейчас на нем к тому же красовался новый костюм, который только что принесли от портного. Подмастерье - или кто был этот молодой человек? - все ещё стоял перед Николаем в угодливой позе, оправляя и так безукоризненные складки.

- Наверное, нынче неудобно высказывать тебе мою просьбу, - начала Соня, оглядываясь на постороннего человека.

- Пустое! - махнул рукой князь. - Говори, что тебе нужно.

- Видишь ли, - произнесла она нарочито заискивающе, - мне нужно немного денег ...

- Конечно, конечно, - приветливо закивал он. - Прости, я все время забываю, что у женщин гораздо больше нужд... Этого будет достаточно?

Он протянул сестре десятирублевую купюру.

- Достаточно, - пролепетала она; умом Соня понимала, что теперь они разбогатели, но до сих пор таких денег в руках держать ей не доводилось. Спасибо, Николя, ты очень щедр! - Соня чмокнула брата в щеку и покинула его комнату.

Пока все складывалось так, как она ждала. Оставалось дождаться утра и посмотреть на плоды своих усилий.

Поздно ночью Соня слышала, как вернулись её брат с графом, но к ним не вышла. Невольно молилась лишь о том, чтобы Агриппина не ослушалась её и подала графу для умывания то, что нужно.

Утром она нарочно шумно прошествовала по коридору мимо комнаты брата, где ночевал и граф Разумовский, позвала Агриппину так, что слышно было, кажется, во всем доме, но дождалась лишь того, что из своих покоев появилась сонная княгиня.

- Ты чего поднялась чуть свет? - недовольно спросила она, позевывая и крестясь.

- Ищу Агриппину, - сказала Соня.

- Ты оделась сама, зачем тебе горничная? - поинтересовалась Мария Владиславна, которая всегда была внимательна к мелочам.

- Я хотела... видите ли, маменька, мне не хотелось будить вас, но раз вы все равно уже встали, то не могли бы вы разрешить мне съездить к мадам Григорьевой. И пусть бы Агриппина меня сопроводила.

- Ты хочешь поехать к Аделаиде Феликсовне? - удивилась княгиня. - Но разве не ты совсем недавно обзывала её старой сплетницей и собирательницей грязного белья.

- Наверное, я была не права, - с усилием произнесла Соня, которая вовсе не перестала так считать. - А если вы сказали об этом Аделаиде Феликсовне, я бы перед нею извинилась...

- Вот еще! - возмутилась княгиня. - Стала бы я говорить этой старой... стала бы я передавать постороннему человеку мнение собственной дочери. Не вздумай перед нею извиняться. Она ни о чем таком не знает.

- А не скажите ли, маменька, - Соня помедлила, спрашивать у матери или нет, но потом решилась. - Сколько берет эта достойная дама... за сведения интимного характера.

- Что-о-о? - от возмущения Мария Владиславна чуть не задохнулась. Неужели моей дочери понадобилось узнавать нечто непотребное?

- Ничего подобного, маменька! - пожалуй, слишком живо стала возражать Софья. - Но разве вы не слышали, что говорил давеча мой брат. Не сегодня-завтра мне придется выходить замуж. И кто осудит меня за то, что в связи с таким положением мне захотелось кое-что узнать...

- А кто из мужчин тебя интересует, если не секрет?

- Пока секрет, маменька... Вы лучше скажите, сколько мадам Григорьева берет за работу? Какая сумма ее...м-м... не оскорбит?

Княгиня усмехнулась.

- Мне нравится, какое слово ты подобрала для того, чтобы поименовать заработок Аделаиды Феликсовны. К счастью, она знает, что мы небогаты... По крайней мере, пока. Думаю, достаточно будет... пяти рублей.

- А не мало ли? - усомнилась Соня.

- А ежели ты принесешь пирожных из кондитерской "Шоколадница", мадам Григорьева удовлетворится и меньшей суммой. Аделаида Феликсовна сладкоежка, делает вид, что старается о том никому не говорить, но внимание гостя к её слабости зело умиляет всезнающую мадам. Зайди ко мне перед уходом, я дам тебе денег.

- Николя уже дал, - честно призналась Соня.

- Никакой в тебе хитрости, ангел мой, - с улыбкой вздохнула княгиня. Все равно, зайди.

Для верности Соня подождала в гостиной, но Разумовский из комнаты не выходил. Она слышала, как проснулся брат и о чем-то говорил с другом. Наконец она не выдержала и позвала Агриппину.

- Подойди к двери князя и спроси, не нужно ли ему чего-нибудь.

Горничная послушно кивнула, но несколько минут спустя воротилась запыхавшаяся и сказала Соне:

- Николай Николаевич меня за доктором послали. Простите, княжна, я побегу.

Сердце Сони упало: неужели она что-то сделала не так и своими действиями навредила Разумовскому? Лучше бы сказала ему о своих планах. Но теперь уже поздно. Наверное, Леонид решил, что он болен, потому Николя и позвал ему врача.

Что же делать? Для начала она заглянула в ванную и взяла из мыльницы собственноручно отравленное мыло, чтобы отнести его на помойку.

Потом зашла к матери.

- Маменька, граф Разумовский заболел, - выпалила она с порога. Николя Агриппину за доктором послал.

- Ай-яй-яй! - запричитала Мария Владиславна. - А ты сама-то не узнавала, в чем там дело?

- Думаешь, они меня в комнату пустят?

- Вряд ли, - согласилась княгиня. - Схожу-ка я, узнаю, что с ним стряслось?

Пока мать наведывалась в покои брата, Соня не находила себе места. Она промерила шагами гостиную вдоль и поперек, готовая к чему угодно, а прежде всего к тому, чтобы признаться Разумовскому в своей затее. Он её за это никогда не простит!

Подумать только, баронесса Толстая ещё призывала Соню следовать характеру покойного деда. И вот, не успела она попробовать, а уже заварилась такая каша! Как ещё назвать её проделку, если не чистейшей воды авантюризм?!