Пленница французского маркиза - Лариса Шкатула

Вскоре пришел с чемоданчиком доктор Либель. Соня помнила его ещё с детства, когда он лечил у неё коклюш или ангину.

В комнате больного он пробыл недолго. И, видимо, не нашел у Леонида ничего страшного.

- Примочки, - говорил он, закрывая дверь. - Слабительное. Нужно очистить желудок.

Это он говорил уже вышедшей вместе с ним Марии Владиславне.

- Съел что-нибудь несвежее, вот лицо и обсыпало.

Он посмотрел на тревожно замершую Соню и понимающе улыбнулся ей.

- Ничего страшного. Не сегодня-завтра все пройдет. Понятно, дело молодое, прежде всего о внешности думают...

Соня облегченно вздохнула. Леонид не захотел показываться ей с обезображенным сыпью лицом, что ей сейчас было только на руку. Теперь нужно осуществить вторую часть плана. То есть, поехать к пресловутой мадам Григорьевой.

Княгиня щедрой рукой дала дочери пять рублей.

- Ты, Сонюшка, так долго сидела дома. Не спеши возвращаться. Прогуляйся, купи себе чего-нибудь.

- А как же граф? - невольно вырвалось у Сони.

- А что - граф? Не тебе же у его постели сидеть. Мартин Людвигович сказал, ничего страшного.

- Но он не выходит.., - начала Софья и осеклась.

Но княгиня ничего особенного в её словах не усмотрела.

- Понятное дело. Кому же захочется такое-то лицо показывать. Я уж на что всякого в жизни навидалась, а и то не по себе стало. Только что красавцем был, и тут - почти magot25. Бр-р-р!

Княгиня передернулась. Но тут же её внимание переключилась на другое.

- Пяти рублей, думаю, тебе хватит. На Невском я такую шляпку видела говорят, в этом сезоне очень модна. Зайди, померяй. Пусть на дом с посыльным пришлют. Я заплачу.

- Хорошо, маменька, - Соня шутливо присела в реверансе. - Так я пойду?

- Иди. Аделаиде Феликсовне от меня привет.

Соня послала Агриппину за извозчиком, подумав про себя, что брат Николай таки прав насчет выезда. Приказала заложить карету, и больше ни о чем не думай.

А ещё у княжны мелькнула мысль, что выйди она замуж за Разумовского, такой проблемы бы не было, но она тут же запретила себе об этом думать. Эдак сглазишь дело, ещё не начавши его делать.

Соня послушалась совета матери и заехала в кондитерскую. Цены здесь были намного выше, чем в других кондитерских города, зато и товар стоил того. Она решила не поскупиться и купила большую коробку пирожных. Всех, что в этот момент продавались.

До особняка Григорьевой доехали быстро. Он стоял на тихой неприметной улочке, но недалеко от центра и достаточно чистой, чтобы сюда не считали для себя зазорным наведываться и очень знатные особы.

Дом мадам Григорьевой прятался в глубине двора, окруженного кованой изгородью, что Соня нашла куда удобнее их дома, выходившего фасадом прямо на улицу.

Здесь же к особняку вела широкая дорожка, выложенная каменными плитками.

А ещё Соня подумала, что хозяйке, видимо, удобно наблюдать из окна за теми, кто подходит к её дому. Словно в ответ на её мысли, дверь открылась, едва она прикоснулась к шнурку колокольчика.

Аделаиду Феликсовну Соня видела лишь однажды, когда маменька почему-то взяла её с собой. Тогда Соне было лет десять. Однако, за прошедшие пятнадцать лет, как ей показалось, мадам Григорьева ничуть не изменилось.

Вся её фигура так же излучала добродушие, она так же говорила приветственные слова.

- Душенька! Голубушка! Как я рада! Сама княжна Астахова! Впервые за столько лет!

Значит, она помнит всех, кто хоть когда-то посетил её. Вот только теперь Соня видела то, чего не заметила когда-то по младости лет: глаза мадам Григорьевой цепко следили за выражением её лица, хотя губы по-прежнему выговаривали ласковые, приветливые, казалось, легкомысленные слова.

Соня протянула хозяйке коробку и увидела, как теперь засияли и её глаза:

- Пирожные! Мои любимые.

Григорьева шутливо оглядела свою пухленькую округлую фигуру и притворно вздохнула:

- Что поделаешь, у нас в жизни так мало радостей, не лишать же себя одной из немногих.

Она крикнула куда-то вглубь дома:

- Марфуша, самовар готов?

- Несу, матушка-боярыня! - откликнулся старческий голос.

В гостиную с довольно тяжелым самоваром вошла высокая костлявая старуха, впрочем, достаточно крепкая, чтобы безо всякой натуги таскать подобные тяжести. Она ловко взгромоздила его в центр стола и выставила большую пустую вазу, чтобы тут же переложить в неё принесенные Соней пирожные.

- Твоя горничная? - кивнула Григорьева на Агриппину. И, не дожидаясь ответа, сказала той. - Иди, милая, с моей Марфушей, она и тебе чаю нальет. А мы с твоей барыней пока побеседуем.

- Маменька передавала вам привет, - сказала Соня, чувствуя себя не очень уютно в той роли, которую ей предстояло исполнить.

- Мы с княгиней - давние приятельницы, - опять одними губами улыбнулась Аделаида Феликсовна, внимательно её разглядывая. - Что, княжна, не знаешь, как начать? Понятно. Начинай с начала. Но только условие: ежели почувствую, что хоть в чем-то обманешь, недоскажешь, на мою помощь не рассчитывай. Княгиня, наверное, говорила, что никакая, доверенная мне тайна, из этого дома на сторону не уходит. Но и хитрости со мной я не терплю.

Она потянулась за одним из пирожных, что весьма аппетитно лежали теперь в вазе подле самовара и кивнула на них княжне.

- Угощайся, Софья свет Николаевна! Будем с тобой совет держать да думу думать.

- Но а как же.., - начала было Соня.

- А то, что я узнаю на стороне, от других людей, то есть мой товар, и я им торгую по своему усмотрению.

Поскольку ничего другого ей не оставалось, Соня вздохнула поглубже и начала свой рассказ. Конечно, она ничего не стала говорить ни о потайной комнате, ни о найденных слитках, а начала с того, что увлекается историей, решила составить генеалогию рода Астаховых и в своих изысканиях наткнулась на дневник деда Еремея.

Потом, краснея и смущаясь, поведала о той приязни, которая появилась между нею и графом Разумовским, и его желанием непременно объясниться со своей невестой Дарьей Шарогородской.

- Я не могла позволить, чтобы Леонид.., чтобы граф так необдуманно испортил себе карьеру, а, может быть, и жизнь, и потому...

Соня запнулась, кажется, только теперь осознав, что она сделала.

- Ну, смелее!

Она посмотрела на мадам Григорьеву и невольно отшатнулась. Глаза женщины горели хищным огнем, а фигура напоминала изготовившегося к прыжку зверя.

- Поздно бояться, милая! - сказала та. - Я могла бы догадаться, на что ты решилась, но все-таки скажи мне об этом сама.