Нам бы день продержаться… - Михаил Поляков

– Тащ лейтенант, там это, наш повар, того. У него, в общем это, ну, день рождения завтра, – выдал мне Боря. Эх, бляха ты муха! Хорошо, что не сегодня. Традиция, устой, святая моя обязанность – дать пограничнику выходной в день рожденья. Хоть тут у нас ядерная война, хоть зима, хоть космос – не волнует никого. Пусть нет такого в уставе, инструкции, наставлении, приказе. Наизнанку вывернись, сам на службу иди, но напомни, что он тут не машина для несения службы, а прежде – человек уважаемый. Солдаты очень за этим следят, и если забудешь, конечно, слова не скажут. Но настроение у них упадет ниже артезианской скважины, что возле нашей дизельки пробурена. А у нас в Потешных Войсках Комитета такого не бывает, у нас не подразделение даже, а семья, покруче итальянской Коза ностры, мушкетеров Дюма и родовых кланов Востока. И я даже не сомневаюсь, если что, они у меня насмерть стоять будут, выполняя задачу. Даже этот балбес хохол, который на заставе полтора года служит, а я только один, и для него авторитет мой сомнителен. Ну и поздравить надо было на боевом расчете. Ох, обидел я нашего повара. Лицо мое начинает заливать красный цвет стыда и сожаления. Как же я так проморгал-то?

– Боря, – беру себя в руки я, – Шустрого, Грязнова и Дизелюгу сюда давай!

– Так они ж баню проводят! – добродушно напоминает мне Боря. – Маз печку и воду греет, а Шустрый белье стирает в машинке за баней. – Нашего дизелиста – Бондаря Игоря, обзывают кто как хочет. И Мазом, и Мазутой, и Дизелем, и Фазой, и Солярой. Он не обижается. Остальные меряют фланги втрое больше его, за это все прощается, а тем более такая мелочь. Флангов полноценных у нас теперь нет – сплошная зона ответственности, как в ММГ[26]и ДШМГ в Афгане.

– Тогда Грязнова и ты вместе с ним, ко мне и, если можешь, по-быстрому, есть у меня идея, – хитро улыбаюсь я. – И Боря, по дороге прикинь, кто у нас Бадью подменить может. – Боря чуть возбуждается. Хорошее это дело, когда мой воин уверен в том, что для меня любая его проблема – это так, семечки. Точно так же, как Дизеля, нашего повара, величают Бадьей, Кастрюлькиным, Ложкиным, Хлебоваром, Хлебоделом, Тарелкиным, Кастрюлей, Сковородкой. Но чаще Бадьей из-за большого деревянного корыта с высокими стенками, где он месит раз в три дня огромный ком теста на выпечку хлеба. Ох, если б я знал, к чему приведет моя идея, то, может, и поостерегся. Но народу моему пограничному выдумка пришлась по вкусу и в полном, и в переносном смысле слова.

Когда Грязнов и Боря пришли, я изложил им план поощрения повара и предложения по награждению Бадьи ценным подарком. Грязнову моя импровизации пришлась по вкусу, вот только по поводу подарка были возражения, Боря был в восторге. Проблема была в подмене чуваша кем-то. Грязнов спас положение.

– А что тут думать – Муха не только на БТР катать-ся умеет. У них там плов делать мужская работа. Пусть на обед заставе плов сделает. Барана свежего я утром добуду на дальних подступах. Часовые говорили, что вдоль хребта со стороны границы по нашему тылу большое стадо диких архаров идет по склонам. Бадья хлеб вчера испек на три дня вперед, так что выпечка не нужна завтра, кашу на завтрак никто почти не ест. Но я сварю с колбасным фаршем гречку. Она по-любому нравится личному составу. На обед Пирмухаммед плов сотворит. А на ужин пригоним Шустрого, и он накрутит фарш из оставшегося мяса. И сварит макароны по-флотски. И баран не пропадет, и повара уважим, и личный состав праздник почувствует. А я сгущенку сверх нормы выдам, чтоб подсластить это дело. Никто и не заметит, что у него выходной. А если и запомнят, то только то, что в его день отдыха кормят не хуже, а лучше, чем в будни. – Вот он, опыт старшего прапорщика, разрулил лучше любого офицера нашу проблему.

– А дарить-то что будем? – спросил Боря, и Грязнов поморщился от моего предложения.

– А не жирно для повара? – сказал он, и Боря посмотрел на него с явным неодобрением.

– А ты сам посуди: спит он меньше нашего, а когда хлеб печет, то еще меньше. Пашет, как негр в забое. Люди у нас с тобой накормлены горячей пищей три раза в день. И это после того, что в тылу случилось. Мы на него молиться должны. Круги у него под глазами черные не от копоти и угля, а от недосыпа и тяжелой работы. А он несмотря на это уже три раза приходил ко мне. Еле отбился.

– А зачем приходил? – простодушно спросил Грязнов. Боря в ответ на эту реплику хмыкнул с пониманием и знанием того, что просил у меня наш повар.

– На выход просился. Ага. Я, говорит, вообще-то по штатке стрелком-кавалеристом числюсь и проверку в отличие от остальных на «пять» сдал, а по физподготовке вообще лучший на заставе. И почему меня в боевой расчет сил и средств не ставите? На боевые выходы не берете. Я что, рыжий, больной или раненый, как «дядя Федя»? – Боря слушал и кивал, соглашаясь с каждым моим словом.

– Та он что, сдурел? А жрать кто готовить будет солдатам и нам? – возмутился прапорщик, опровергая сказанное ранее и самого себя.

– Вот поэтому подарим, заменим и всех по праздничному варианту накормим. Пусть все знают: праздник повара – лучше Нового года. – Оба согласно кивнули.

– Да дожить бы до него, до Нового года, – подвел итог разговора Грязнов.

– Доживем, Виктор Иваныч. Боря, построение на ужин – для всего личного состава. И тихо всем скажи, чтоб похлопали, когда поздравлять будем, и ладоней не жалели, а то экспромт должен быть подготовленным и быть с виду случайным. Бадье не говори, пусть для него сюрприз будет. – Грязнов пошел на склад и за Шустрым утрясать выдачу продуктов на день вкусного питания. Заодно поставить задачу Пирмухаммедову лично, чтоб не артачился. Муха отнесся к предстоящему плововарению с воодушевлением истосковавшегося по родной, домашней и национальной пище человека и погнал прапорщика на продсклад, чтоб уже сейчас проверить и подготовить ингредиенты на плов. Морковку тоже нашли в овощном хранилище в избытке. Боря доводил до личного состава единое понимание правильности нашего плана. Я двинул в разваленную канцелярию искать в сейфе свою парадную, новенькую, пахнущую кожей портупею и кобуру с шомполом и шнуром. Поздравлять – так красиво, а совершенство должно сверкать великолепием новизны.

Дежурный заорал в дверь, а потом ворвался на кухню и озабоченно и тревожно передал слово в слово. Бадья купился.

– Валера, блин! Чо молчишь? Срочно к шефу! Он сказал, бегом! Бросай все! Да не тормози, там чот случилось! Галопом говорит! Что ты вошкаешься? Мне потом за тебя макаронов на уши получать! Давай, там все тебя ждут! – Валерка, не торопясь, снял фартук, подменку.

– Подождут! – зло отпарировал повар, и, не обращая внимания на возмущенное понукание дежурного, Будько оделся в чистую, выглаженную и подшитую белоснежным подворотничком афганку. Послал нах дежурного с его осторожным поторапливанием (с поваром на заставе ссорятся только йоги перед постом, и то перестраховываясь) и вставил ноги в свои «парадные» сапоги вместо рабочих и разбитых полусапожек. Одернул китель, убрал складки материи за спину, вытащил выстиранную панаму из полиэтиленового пакета на верху русской печки и водрузил на голову. Осмотрел себя и с недовольным видом обиженного насмерть, но ценного кадра пошел к выходу. Его походка, стать, движения говорили о том, что вся вселенная поплатится за то отсутствие внимания к его маленькому, но важному празднику, которое он получил на боевом расчете и после него. Дежурный продолжал нудить где-то позади, за спиной, еле сдерживая хохот. Мрачный, как осенняя дождевая туча, Бадья вышел из помещения столовой на «взлетку» и замер в нерешительности. На центральном проходе коридора стояла в две шеренги вся пограничная застава, с оружием за плечами. Головы всего личного состава смотрели, дела-я равнение налево, в сторону опешившего повара. Дружеские улыбки солдат добавляли освещения, которое скупо изливалось сверху на нас из уцелевших электрических лампочек. Угрюмое и серое лицо начальника нашего пищеварения начало меняться на удивленное выражение непонимания происходящего, которое читалось в мимике на лице дорогого нам Кастрюлькина. На правом фланге строй возглавлял старший по званию Грязнов. На левом, ближе всех к повару, светился улыбкой маленький Пирмухаммедов, наслаждаясь мыслями о предстоящем волшебстве плова. Перед строем стоял я, опустив левую руку с пакетом вдоль одноименной ноги, чтоб виновнику торжества было пока не видно, что что-то есть в моей руке. Валера Будько не теряется, берет себя в руки, скрежеща зубами, еще раз поправляет на себе афганку, делает два не очень четких шлепка сапожками по облезлому линолеуму пола.