Алая заря - Саша Штольц

Андреевич. — Да ты соображать и вопрошать по делу начала!

Соня сердито засопела.

— Человек не станет пиявцем, даже если ты его укусишь. До тех пор, пока сам кровь не попробует. Кусай на здоровье — яд вампирский от раны и следа не оставит. А люди, если кровь пить их не заставишь и не будешь их гонять, выздоровеют рано или поздно. Это как болезнь. Укусишь — отравишь. Побегают маленько с туманной головой — и пройдет. Это не навсегда.

— Но вы же говорили…

— Если кормушку захочешь сделать, то станет. Власть возьмешь в руки безграничную и сможешь сделать сосуд из чужого тела. Но тебе не нужно заставлять человека пить кровь и хранить ее для тебя, укорачивая срок жизни. С чего ты взяла, что это обязательное условие?

— С того, что вы рассказывали про пионерский лагерь, — растерянно проговорила Соня.

— Тот стратилат затейником был. Со временем скука одолевать начинает — вот и начинаешь подстраивать свой образ жизни под систему. Раньше в усадебной глуши крестьян пили: вроде все свои души, а особо не разгуляешься — каждого приходилось заставлять крест снимать да надевать обратно, чтоб не забыл. И всюду иконы с распятиями и дух церкви не выветришь… А после революции хорошо стало. Удобно. По всей стране смогли разъехаться, больше свободы обрели. И люди обычные стали… тоже удобнее.

Соня нахмурилась.

— Что вы имеете в виду?

— Звезды красные откуда, думаешь, взялись? — хитро прищурившись, спросил Тимур Андреевич.

— Звезда — это символ нашей страны. Свобода пролетариата. Кровь и труд рабочих. Искра, зажигающая юные сердца.

— Про кровь это ты верно говоришь. Интересно как совпало, да?

От мысли, что кто-то из вампиров был там, в тот судьбоносный день, когда красная звезда становилась частью истории, стало дурно.

— Сколько вас таких?..

— А я что? А меня среди вас уже нет, — заметил Тимур Андреевич. — Да не так уж много. Неужто думала, что все пионеры и комсомольцы кровь пьют?

Соня поджала губы. Действительно думала. Если не все, то многие.

— Нет, — сказал Тимур Андреевич. — Говорил же. Жить хочется. Только не душе, а разуму поганому. А коли будет вампиров очень много, так ведь и попасться кому нехорошему можно — истребят же, не дай-то Бог! Всегда находятся люди, которым покоя кровопийцы не дают. Одному мне только не повезло: меня не нашли, и я не нашел. А ты не теряй бдительность. А то мало ли…

Час от часу не легче. Не так уж и хорошо вампиры скрывались, раз об их существовании знали. Каждый подросток эти страшилки не раз слыхал, стало быть, распространили их люди знающие.

Соня поежилась.

Тимур Андреевич несколько раз сжал и разжал перевязанную ладонь.

— Отвык я от того, что само не лечится, — протянул он, а затем почему-то довольно сказал: — Здорово!

Соня этой радости понять не могла, но могла попытаться. Наверное, у того, кто на двести с лишним лет забыл о том, каково это быть обычным человеком, возвращение к чему-то обыденному и естественному могло вызвать либо сожаление об утерянном, либо облегчение. Раз Тимур Андреевич мечтал умереть и теперь стал смертным, то ему однозначно подходил второй вариант.

А вот Соня еще помнила. И своим переменам и новым способностям, пусть и в некоторой степени удивительным, совсем не радовалась и все бы отдала за то, чтобы этого с ней никогда не случалось.

Когда она засобиралась домой, Тимур Андреевич не стал ее задерживать, но напомнил ей о пирожках.

— Не принесу и не приду больше, — снова сказала Соня, оглядываясь через плечо.

— Ага, — снова согласился Тимур Андреевич.

Он знал, что она придет. И она тоже знала. Довериться ей некому, поделиться этим нельзя, а если бы и были у нее тут близкие друзья, то совет ей точно дать не смогли бы.

Она придет, потому что у нее появятся новые вопросы, а другой выбор — нет.

И, возможно, в следующий раз она даже захватит пирожки.

От пирожков старый вампир, скорее всего, тоже отвык.

Глава тринадцатая, в которой развеивается дым

Соня не приходила к Тимуру Андреевичу три дня. После работы она порывалась свернуть на теперь уже знакомую улицу, но каждый раз передумывала. Так как все было хорошо, не стоило туда и соваться. Объяснения ей пока были не нужны, советы тоже, а язвительные комментарии слушать просто так она точно не хотела.

После его “восстанавливающего” чая ее состояние улучшилось. Она не чувствовала тошноту, не ела в два раза больше, уроки провела без привычного беспокойства о том, что что-то пойдет не так. Видимо, даже превратившись в вампира, можно было жить нормальной жизнью. О том, что будет через месяц, она пока не задумывалась и всячески старалась вытряхивать любые мысли об этом из головы. После последних событий ей хотелось хоть немного прийти в себя и расслабиться. Пусть это и было самообманом.

Через два дня Соня сходила с седьмыми классами на субботник, а после него наступил выходной. Из Горького приехал Степа и привез маму.

Увидев ремень, который Соня носила не снимая, та восторженно захлопала в ладоши.

— Ну красота! — заявила мама. — Все взгляды на себя небось перетянешь с местных красавиц. Хороша ведь, Степк? Смотри в оба — а то уведут!

— Хороша, конечно, — подтвердил Степа и посмотрел на Соню пронзительным взглядом. — Не уведут.

Она почувствовала его, но никак не отреагировала, больше озабоченная легкой тревогой, свербевшей в груди, которая, кажется, возникла сразу же после того, как они прогулялись в облагороженном во время вчерашнего субботника парке.

На улице было тепло, свежо и красиво — одним словом, бабье лето. Они гуляли по площади, и мама не выпускала из рук свою “Вилию-Авто” и с видимым удовольствием щелкала Соню вместе со Степой там, где солнышко интересно падало.

И Соня себя чувствовала хорошо, если не считать странного беспокойства. Настолько хорошо, что начала стягивать пальто, привлекая к себе слишком много внимания.

— Соня, ты чего? — удивился Степа, перехватывая ее суетливые пальцы, расстегивающие плохо поддающиеся пуговицы.

— Не май месяц! — воскликнула мама.

— Очень тепло сегодня, — Соня тут же попыталась оправдываться и скинуть с себя ледяные руки Степы. — Душно.

— Глупости не говори, приморозило же. Ну-ка надевай обратно! Не хватало еще простудиться! Вон щеки-то как на холоде покраснели.

От маминого негодования в воздух взвился пар из ее рта, и до Сони запоздало дошло, что холодно тут всем, кроме нее. А ее солнце припекало. Только не очень-то дружелюбно.

Неужели?..

Она задрала голову к синему безоблачному небу