Малыш 44 - Том Роб Смит

* * *

Напротив главного входа в школу, на другой стороне улицы, в фойе невысокого многоквартирного дома стоял Лев. Он снял военную форму и переоделся в штатское прямо на работе. На Лубянке имелся большой выбор гражданской одежды: целые шкафы были заполнены пальто, куртками, брюками всевозможных размеров, которые хранились специально для этой цели. Лев не задумывался о том, откуда взялись эти запасы, пока не обнаружил пятнышко крови на манжете своей рубашки. Эта одежда раньше принадлежала тем, кого казнили в здании в Варсонофьевском переулке. Ее выстирали, разумеется, но некоторые пятна удалить не получилось. Лев надел длинное шерстяное пальто ниже колен, надвинул на лоб меховую шапку и был уверен, что жена не узнает его, если случайно взглянет в его сторону. Он притопывал ногами, чтобы согреться, то и дело поглядывая на часы марки «Полет Авиатор» в корпусе из нержавеющей стали — подарок супруги ко дню рождения. Оставалось совсем немного до окончания ее последнего урока. Лев бросил взгляд на плафон над головой. Взяв стоявшую в углу швабру, он разбил лампочку, и фойе погрузилось в темноту.

Он уже не в первый раз организовывал слежку за женой. Три года назад Лев установил за нею наблюдение по причинам, которые не имели никакого отношения к ее политической неблагонадежности. Тогда они были женаты меньше года, и она вдруг стала отдаляться от него. Они жили вместе, но при этом врозь. Работа отнимала много времени, они встречались ненадолго по утрам и вечерам, обмениваясь ничего не значащими замечаниями, подобно двум рыбацким лодкам, отплывающим на промысел каждый день из одного порта. Он не верил, что изменился в роли мужа, и не мог понять, почему она изменилась в роли жены. Стоило ему заговорить на эту тему, как Раиса отделывалась заявлениями, что неважно себя чувствует, при этом не желая показаться врачу. Да и что это за болезнь такая, когда человек из месяца в месяц «неважно себя чувствует»? Единственное объяснение, которое приходило Льву в голову, заключалось в том, что она полюбила другого мужчину.

Преисполнившись подозрений, он отрядил недавно принятого на работу молодого и перспективного оперативника проследить за своей супругой. Агент вел слежку на протяжении недели. Лев нашел для себя оправдание в том, что поступает так из любви к жене, хотя собственные действия оставили у него в душе неприятный осадок. Однако же он пошел на серьезный риск, и дело было даже не в том, что Раиса могла заметить слежку. Узнай об этом его коллеги, они истолковали бы происходящее совершенно по-другому. Если Лев не доверяет своей жене в сексуальном смысле, то разве заслуживает она и политического доверия? Хранит она ему супружескую верность или нет, занимается подрывной деятельностью или нет, для всех будет лучше, если ее отправят в ГУЛАГ. Просто так, на всякий случай. Но у Раисы не было романа на стороне, и об организованной им слежке никто так и не узнал. Вздохнув с облегчением, Лев принялся успокаивать себя тем, что ему нужно лишь проявить терпение и внимание, чтобы помочь жене справиться с теми трудностями, с которыми она столкнулась, в чем бы они ни состояли. По прошествии нескольких месяцев их отношения постепенно наладились. А Лев перевел молодого оперативника в Ленинград, представив дело так, будто тот пошел на повышение.

Но нынешнее его задание было совершенно другим. Приказ установить слежку пришел с самого верха. Дело приняло официальный характер, речь шла о государственной безопасности. На карту был поставлен уже не их брак, а их жизни. Лев не сомневался в том, что имя Раисы в предсмертное признание Анатолия Бродского вставил Василий. Тот факт, что другой оперативник подделал признание осужденного, ничего не доказывал: это было сделано или специально, с согласия руководства, или же Василий провернул эту операцию, что называется, «на голубом глазу», причем подсунул упоминание о Раисе еще в протоколы первых допросов Бродского, что для него не составило особого труда. Лев во всем винил себя. Взяв больничный, он предоставил Василию такую возможность, о которой тот мог только мечтать. И Лев попал в ловушку. Он не мог заявить, что признание было ложным: оно обрело статус официального документа, столь же подлинного и достоверного, как и прочие признательные показания. Единственное, что ему оставалось, — заявить о том, что он не верит в виновность Раисы и что предатель Бродский пытался очернить ее в отместку за свою поимку. Выслушав его, Кузьмин поинтересовался, откуда предатель мог знать о том, что он женат. Загнанный в угол, Лев пошел на ложь, в отчаянии заявив, что как-то упомянул имя своей супруги в разговоре с ним. Но Лев не умел врать. Выгораживая супругу, он навлек подозрения на себя. Встать на чью-либо защиту означало вплести нити собственной судьбы в полотно чужой жизни. Кузьмин решил, что подобное вероятное нарушение правил безопасности заслуживает самого тщательного расследования. Или Лев сделает это сам, или позволит другому оперативнику заняться этим делом. Услышав подобный ультиматум, Лев согласился принять это дело к производству исходя из того, что просто попытается защитить доброе имя своей жены. Точно так же, как три года назад он отбросил сомнения в ее супружеской неверности, ему предстояло теперь развеять сомнения в ее неверности делу партии.

На другой стороне улицы из ворот школы вывалилась ватага ребятишек и ручейками потекла в разные стороны. Какая-то маленькая девочка перебежала через дорогу, направляясь прямо к дому, где притаился Лев, и вошла в фойе. Здесь было темно, и, когда под ногами у нее захрустели осколки разбитой лампочки, она остановилась, явно решая, стоит ли заговорить или промолчать. Лев повернулся, чтобы посмотреть на нее. Черные волосы девочки были схвачены на затылке красной ленточкой. На вид ей было лет семь, не больше. Щечки ее порозовели от холода. Вдруг она сорвалась с места и побежала, и ее маленькие каблучки звонко зацокали по ступеням лестницы, унося ее подальше от незнакомого дяди и поближе к дому, где, как она наивно полагала, будет в безопасности.

Лев подошел к стеклянной двери, глядя, как из здания выбегают последние ученики. Он знал, что сегодня внеклассных занятий у Раисы не было и что она скоро уйдет из школы. Ага, вот и она, остановилась у входа с коллегой-мужчиной. У него была аккуратная седая бородка и очки в круглой оправе. Лев невольно отметил, что его никак нельзя было назвать непривлекательным. Мужчина выглядел образованным, воспитанным и утонченным, с умными глазами и портфелем под мышкой, раздувшимся от книг. Должно быть, это и есть Иван, учитель русского языка и литературы: Раиса упоминала о нем. На первый взгляд он выглядел лет на десять старше Льва.

Льву очень хотелось, чтобы они распрощались прямо у ворот школы, но они вместе зашагали прочь, беседуя о чем-то своем. Он подождал, пока они не отойдут подальше. Они были явно хорошо знакомы, потому что Раиса весело рассмеялась какой-то шутке, а Иван выглядел чрезвычайно довольным. А он, Лев, мог заставить ее смеяться? Очень редко. Он ничуть не возражал против того, чтобы смеялись над ним самим, когда он вел себя глупо или неуклюже. В этом смысле он обладал достаточным чувством юмора, но анекдотов и веселых историй не рассказывал. В отличие от Раисы. Она была веселой и шаловливой, игривой и остроумной. С самой первой их встречи, с того мгновения, как она обманом убедила его, что ее зовут Лена, он никогда не сомневался в том, что она умнее его. Учитывая риск, с которым была сопряжена интеллектуальная сообразительность, он никогда не ревновал ее — до сих пор, пока не увидел в обществе другого мужчины.