Смерть и немного любви - Александра Маринина

– Но ведь он же преступник, – горячо возмущаюсья. – Он же из тюрьмы сбежал. За что же его жалеть? Умер – так ему и надо.

– Видишь ли, детка, – снова заводит папа своюобычную песню, – не все так просто. Нет людей абсолютно плохих и абсолютнохороших. Он, конечно, преступник, но ведь он спас девочку, не дал ей погибнуть,значит, он все-таки хороший человек. Не всегда можно определенно сказать…

Но меня это не устраивает. Я хочу иметь твердые ориентиры,чтобы не заблудиться и не потеряться в мире взрослых. Я хочу знать точно, какиелюди считаются хорошими, а какие – плохими.

Я хочу знать точно, что можно делать, а чего делать нельзя,за что всегда похвалят и наградят, а за что – сурово накажут. Я ищу это знание,собираю его по крупицам, задавая родителям тысячи и тысячи вопросов, но ониникак не поймут, что мне нужно, и продолжают туманно и расплывчато объяснятьмне, что не все так просто и что бывают ситуации, когда…

В конце концов я начинаю постигать мир самостоятельно, безих помощи. Я читаю книжки и смотрю кино про милиционеров и преступников, проразведчиков и шпионов, про «красных» и «белых» и делю мир на два цвета.Полутона меня тревожат, неопределенность пугает, неоднозначность решенийвызывает ужас. Я их ненавижу.

В одиннадцать лет меня сбивает машина, и я с сотрясениеммозга попадаю в больницу. Впервые в жизни мама не целует меня на ночь, а поутрам я не получаю свой стакан сока. А ведь мне казалось, что так, как былораньше, будет всегда. И теперь я пристаю к врачам с вопросом: когда меняотпустят домой? Я буду терпеть столько, сколько надо, но я хочу знать точно:когда.

– Видишь ли, деточка, – говорит мне врач сбородкой и в очках, – это зависит от многих обстоятельств…

И дальше опять все те же слова, которые я слышу отродителей. Я начинаю сходить с ума, я закатываю истерики, требуя отпустить менядомой. В конце концов врачи не выдерживают и выписывают меня на строгийпостельный режим, взяв с мамы клятвенное заверение, что она будет тщательноследить за моим состоянием.

Я радуюсь, что я наконец снова дома, в своей комнате, всвоей постели, с мамой и папой, со своими любимыми книжками. Я очень хочускорее поправиться, поэтому обещаю себе выполнять все, что наказывал мнедоктор: лежать в комнате с зашторенными окнами, как можно меньше вставать, нечитать, не смотреть телевизор, шесть раз в день принимать лекарства. Но мнетолько одиннадцать лет, и я, конечно, не могу целый день лежать, погрузившись вмысли. Родители уходят на работу, а я отдергиваю штору и читаю. После обеда комне приходят одноклассники, и я вскакиваю и дурачусь вместе с ними. Но питьлекарства не забываю, это, пожалуй, единственное, что я выполняю в точности.После возни с друзьями у меня кружится голова, а иногда начинается рвота, но яскрываю это от мамы, и когда она приходит с работы и заботливо спрашивает, какя себя чувствую, я как ни в чем не бывало вру, что все прекрасно, с каждым днемвсе лучше и лучше. На самом деле я чувствую себя все хуже и хуже, но боюсьсказать об этом, потому что не хочу снова попасть в больницу.

Однажды моя ложь все-таки открывается: мама приходит сработы в неурочное время, как раз в тот момент, когда я стою, склонившись надунитазом и содрогаясь в мучительных спазмах рвоты. Мама собирается вызвать«Скорую», но я рыдаю, умоляя ее не делать этого, бьюсь в истерике и теряюсознание, зайдясь собственным криком. Мама меня жалеет. Поэтому она простоберет отпуск за свой счет и начинает меня выхаживать дома. Под ее надзором яведу себя как полагается и действительно через какое-то время иду на поправку.

С тех пор прошло много времени, и теперь только осень ивесна напоминают мне о том, что когда-то у меня было тяжелое сотрясение мозга.В ноябре и апреле я плохо себя чувствую: у меня сильно болит голова и почтивсегда плохое настроение. Я легко раздражаюсь и начинаю злиться по всякомуповоду, а потом долго плачу и жалею себя. Но это проходит.

* * *

Сотрудник отдела по борьбе с тяжкими насильственнымипреступлениями Николай Селуянов женщин не любил. И точно так же он не любилалиби, подтверждаемые женщинами, особенно если эти женщины были женами илиподругами подозреваемых. Он считал всех женщин лживыми предательницами, иразубедить его в обратном давно уже никто не брался, с тех самых пор, когдажена Николая бросила его, забрала двоих детей и укатила с новым мужем в Воронеж.Развод он переживал долго и тяжело, а разлука с детьми оказалась для него ивовсе непереносимой. Обвиняя жену в собственных страданиях, он весь свой гнев инегодование переносил на тех женщин, с которыми его сталкивала работа.

Поэтому, когда Марат Латышев сослался на Ольгу Емельянцеву вподтверждение того, что в день, когда были совершены два убийства, онбезотлучно находился дома, Селуянов ему не поверил. Он ни минуты не сомневался,что подружка молодого бизнесмена подтвердит все, что угодно, а Латышев казалсяНиколаю фигурой весьма и весьма подозрительной.

У него были свои способы проверки и опровержения алиби,которым он не доверял. Способы эти далеко не всегда одобрялись его начальникомполковником Гордеевым, но Николай упрямо делал по-своему, с легкостью переносясистематические выволочки и нагоняи руководства. Он относился к той категориилюдей, для которых важен только результат, а переживаемые в процессе егодостижения отрицательные эмоции значения не имеют.

Для осуществления задуманного ему нужен был хорошийфотограф, и он, долго не раздумывая, позвонил Антону Шевцову.

– Я покажу тебе девушку, а ты должен сделать несколькоее фотографий на улице. Потом я дам тебе другие фотографии, и ты мне сделаешьфотомонтаж. Сумеешь?

– Без проблем, – весело отозвался Шевцов, которыйк пятнице уже чувствовал себя совсем хорошо и снова носился сломя голову поредакционным заданиям.

Он без труда отыскал сотрудницу фирмы «Голубой Дунай» ОльгуЕмельянцеву и «проводил» ее до дома, сделав около десяти снимков: на улице, наостановке троллейбуса, в магазине, на аллее, возле подъезда. Девушка былахорошенькой, но не очень фотогеничной, Шевцов наметанным глазом сразу этоопределил и постарался выбирать такой ракурс, при котором Ольга получалась бына фотографиях как можно привлекательнее. Один снимок показался ему наиболееудачным: Ольга покупала бананы у уличного торговца, и Антону удалось пойматьмомент, когда она, протянув руку, брала сдачу. Вероятно, ей показалось, чтопродавец имеет гнусное намерение ее обмануть, и она пыталась в уме быстренькоподсчитать, действительно ли тот вес бананов, который он ей назвал, «тянет»ровно на десять тысяч рублей. Во всяком случае, лицо у нее было в тот моментнапряженным и даже как будто испуганным.

С Селуяновым они встретились в тот же вечер и вместеотправились домой к Николаю, который в маленькой кладовке, примыкающей к кухне,оборудовал крошечную фотолабораторию, продолбив стену и проведя туда воду.

– Ого! – не сдержал удивления Антон, оглядываянехитрое, но содержащееся в идеальном порядке оборудование Селуянова.