История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Мавзолей Нур-ад-дина в Дамаске. Современное фото

Совместный поход королей Франции и Англии, параллельно с крупной немецкой экспедицией при поддержке итальянских городов, не смог принципиально изменить ситуацию, хотя и предотвратил дальнейшее продвижение мусульман. Саладина сдерживала неоднородность ресурсов его разношерстных войск, а западноевропейцев — ссоры между их знатью. Самым памятным событием в этой войне стало противостояние двух личностей — Саладина и английского короля Ричарда, центральной фигуры на Западе. Даже западноевропейцы уважали Саладина за благородство и верность своему слову. Однако это не мешало им постоянно демонстрировать собственные нетерпимость и вероломство — в частности, когда они вновь захватили Акре (это стало главным успехом совместной кампании), и Ричард приказал вырезать население города, включая женщин и детей, хотя жители сдались на милость победителя и предлагали выкуп за свою жизнь.

После смерти Саладина (1193 г.) власть по его завещанию перешла к сыновьям и братьям, занявшим троны эмиров в ключевых городах. Вначале его брату (аль-Адиль, ум. в 1218 г.), а затем сыну его брата (аль-Камиль, ум. в 1238 г.), весьма способным людям, удавалось сохранять господство над разными семейными эмиратами, полностью контролируя при этом важнейшие ресурсы Египта. Только после 1238 г. династия Айюбидов оказалась окончательно разобщена. В 1250 г. династию свергли в Египте, а в последующие десять лет — и в других провинциях; командующие их корпуса рабов-наемников (мамлюки) возродили египетско-сирийское государство на несколько иной основе[253].

Одним из следствий крестовых походов стало повышение общности мусульман — как минимум на местном уровне. Шли горячие споры о том, следует ли соблюдать договоренности с неверными. Саладин считал их действительными, некоторые улемы — нет. (Среди христиан-католиков возобладало мнение, что соблюдать их не нужно.) В любом случае присутствие латинян провоцировало вспышки массовых нападок на зимми, которые, как правило, — совершенно несправедливо — ассоциировались у рядовых мусульман с крестоносцами. Пожалуй, еще более важным следствием крестовых походов стал подрыв мусульманской торговли в Сирии и, следовательно, во всем Леванте. Морской флот итальянцев, контролируя главные сирийские порты, окреп и стал превосходить по силе мусульманский. Но активность западной торговли здесь, очевидно, не способствовала интеграции экономики в регионе. Даже после того как были изгнаны последние воины Христовы, сирийские прибрежные города так и не восстановили в полной мере свое былое процветание.

Политическая эволюция на крайнем западе продолжалась независимо от того, чем закончилась славная эпоха сельджуков. Он давно уже не зависел от Аббасидов и находился под единым региональным влиянием той или иной местной династии. Тем не менее политический климат был похож на обстановку в остальных исламских регионах, особенно после их покорения на недолгое время халифами Фатимидами, которые свергли власть хариджитов-ибадитов. Там ислам тоже пользовался более широкой поддержкой, чем какой-либо отдельно взятый правитель; и там тоже, как правило, каждый город являлся автономным ядром в единой сети мусульманских взаимоотношений. Там тоже, в силу своей более высокой сплоченности, господствовали племена кочевников (берберы). Но сочетание религиозного пыла и власти кочевых племен привело к формированию модели государства, которая отличалась устойчивостью в рамках общей структуры исламского мира, хотя и ей не чужды были недостатки и сбои.

На западные средиземноморские провинции, независимые от империи Аббасидов, в силу их удаленности интеллектуальные и религиозные достижения центральных районов распространялись лишь частично. Правительство ибадитов в Тахерте стимулировало развитие хариджитской школы права, но его либерализм почти никак не отразился на социальном укладе берберов. Династиям Идрисидов к западу от Тахерта шиизм был свойственен в весьма легкой форме, и они еще меньше повлияли на жизнь берберских племен, чем их соседи ибади-ты. Но к XI в. ислам уже прочно укоренился и активно распространялся на юг, в Сахару и даже за ее пределы. Он становится самой важной религиозной силой.

Ибн-Ясину, предводителю отряда воинствующих фанатиков, которые создали аванпост священной войны — рибат — на далеком юге, на реке Сенегал, обратив в ислам или подчинив силой местное население, в 1056 г. удалось убедить вождей берберского племени ламтуна поддержать его реформы. Сторонников этого движения стали называть мурабитами — преданными воинами рибата[254]. Они установили пуританский режим правления в крайней западной области Сахары, а затем и во всей западной части Магриба (основав Марракеш и сделав его своей столицей). Мурабиты благоволили самым строгим факихам, которые неукоснительно блюли и насаждали маликийский мазхаб (по крайней мере в городах), приобретавший наибольшую популярность в западной части Средиземноморья. Государство, которое они построили, опиралось на города и на военную мощь племен с окружающих гор. Оно было беспрецедентно прочным для Западного Магриба и располагало довольно плотно сосредоточенными ресурсами. Следовательно, когда перед испанскими мусульманами и правителями их многочисленных городов-государств возникла угроза христианского вторжения с севера Испании, ремесленники и факихи очень хотели, чтобы Мурабиты пришли на помощь и разгромили христиан; а после того как это произошло, они заставили своих правителей отречься от престола в пользу Мурабитов (1090 г.).

Государство Мурабитов, таким образом, вело не просто хищническую политику Его руководители желали, чтобы Магриб полной мерой влился в определяемую шариатом жизнь центральных исламских земель, и расширяли свои владения под девизом — как Зенгиды в Восточном Средиземноморье — о том, что мусульмане должны сплотить свои ряды перед лицом христианской угрозы.

Но в самом регионе между Нилом и Амударьей уже формировались новые направления развития мысли. Труды Газали, который пытался примирить все более популярный суфизм с научно сформулированной доктриной приверженцев шариату, факихи при Мурабитах сжигали на кострах. Но труды вдохновили нового реформатора, Ибн-Тумарта, после того как два поколения правителей Мурабитов значительно остудили пыл предыдущих реформаторов (и ослабили военную мощь правительства). К этому моменту скрупулезное следование букве шариатского закона со стороны маликийских факихов, некогда привнесших космополитическую струю в жизнь Магриба, казалось слишком мелким с научной точки зрения и, пожалуй, даже устаревшим. Ибн-Тумарт в своих реформах делал такой же сильный акцент на пуританистических деталях, что и Ибн-Ясин, но при этом он предпочитал маликийскому мазхабу захиритский, только при более широком научном подходе. (Он указывал на следы фальсафы и даже влияние шиизма.) Уединившись в Марокканских горах, он объявил себя Махди и стал называть своих последователей истинными монотеистами — муваххидами.