Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова

вторичной роскоши. Иначе у Латы просто не нашлось бы шкафов для её тряпья. Да и средств бы не хватало.

— Вы за заказом? — вежливо спросила Нэя, — сейчас пошлю Элю узнать, готово ли ваше платье. Там с отделкой был недочёт. Пришлось в столицу посылать за пуговицами нужного цвета…

— Да не трещите вы о пуговицах! Какая мне разница, какие пуговицы на мне, если никому нет дела до меня лично, не то, что до моих пуговиц. Вот у вашей мерзавки Элиан вечно пуговицы оторваны от чьих-то прижимистых объятий. Сейчас встретила, её хватал у всех на виду красивый рослый парень. А она ещё верещит, будто ей все надоели. А я лучшие годы училась, недосыпала, слепла над книгами, одевалась как чучело. Мужа не любила нисколько. Сохранила весь свой потенциал не растраченным. Для кого? Он как перебродившее вино стал отравой…

— Если вы пришли ко мне, то время для посещений закончилось. Поздно уже. Но я могу ради вас сделать исключение, как для одной из самых ценных для меня клиенток. — Тут нежно тренькнула связь, и Нэя села в уличное креслице на террасе. — Войдите в холл, я сейчас. — Пока она разговаривала с Рудольфом, Лата убрела куда-то за угол здания. Что она там делала, Нэю не интересовало. Было бы и неплохо, уйди она совсем. Но она вернулась.

— У меня такая жажда, — сказала Лата, — я пила воду из вашего уличного бассейна. — Удивляя Нэю, она вытерла мокрые ладони о собственное нарядное платье. Перегородив дорогу к дверям, она взяла Нэю за руку, пытаясь увлечь куда-то в сторону. — Кажется, у вас там открытая беседка? Не желаете там отдохнуть после трудового дня? А я составлю вам компанию.

— Там сыро. Совсем недавно моя служащая поливала там цветы и кустарники.

— Как угодно. Можем и тут побеседовать. Присядем за уличный столик?

— Поздно, — Нэя аккуратно перемещалась от навязчивой дамы к дверям, решив не пускать её в «Мечту». Пусть завтра приходит в положенное для всех время.

— Старик прав. Я наделена немалыми способностями, — Лата не пускала Нэю к дверям, опять ухватила за руку и пыталась увлечь в сторону, — а всё я перевела в злобу.

— Да какой старик?

— Потом расскажу. Не так же вот с налёта. Ваша бабушка, — а я её встречала в своей юности, — могла постигать то, что скрыто от обыденного восприятия человека толпы. Почему она не научила вас охранять свою душу от чужого и возмущающего воздействия? Вы легки и беспечны, не верите в активное зло, но это не означает, что его не существует. Этот седовласый тип, — даже стариком-то его не назовёшь! — тоже сумел бы расправить мою, сплющенную всей моей нерадостной жизнью, душу, а не захотел, пренебрёг. Ещё сильнее её сдавил так… — Лата изобразила усилие, сцепив свои пальцы до хруста суставов. Чем вызвала неприятное ощущение у Нэи, будто Лата ломала себе пальцы.

— Я до сих пор не могу сделать глубокий вдох!

— Да какой ещё тип!?

— Расскажу. Не торопите. Ваша бабушка была не только посвящена во многие тайны, таких людей много, а пользы от них никому. Она была добра по-настоящему, вот в чём сокровище! Она бы смогла меня исцелить, но её нет! — тут Лата прикрыла ладонями лицо, сокрушаясь о бабушке Нэи, которую когда-то знала. Об этом она рассказывала Нэе и прежде.

— От чего? — Нэя испытывала нешуточный страх, думая, что Лата помешалась.

— От меня самой. Если у меня была бы хоть частица той насыщенной жизни, как у вас или вашей негодной Элиан, я была бы другой.

— Я не могу дать вам личное счастье! Я могу только украшать вас, что и делаю.

— Если бы вы приблизили меня к себе, дали свою дружбу. Я любила бы вас. Не как дочь, понятно, а как младшую сестру. А теперь… я не вольна была в том, что сотворила. Поскольку находилась вод воздействием низших стихий. Они проникают в человека, если он сам открывает им дверь в собственную душу.

— Что вы сотворили?

— Я направила на вас всю возможную силу, какой обладаю, дав ей заряд зла. Заручилась такой негодной поддержкой, что и сама, наверное, скоро умру. Я, милая госпожа Нэя, за огромные деньги, вырученные от продажи дома мужа, приняла участие в тайном обряде Чёрному владыке. Отнесла туда ту вашу шляпку, помните? Был необходим предмет из тех, что вы носили на себе и, следовательно, напитанный вашим живым излучением. Я наслала на вас порчу. Вызванный дух разрушения непременно нарушит ваш прежний уклад и разрушит всю вашу теперешнюю жизнь. Такова зависть человеческая… Нет, как раз не совсем человеческая. Я сожалею о том, что я натворила. Я впала в безумие, не иначе. Я слежу за всеми, а меня саму надо изгонять в пустыни. Я стала болеть. Худею, утратила сон. Ко мне там, уже после обряда, вдруг подошёл какой-то страшный тип. Абсолютная белизна его волос указывала на его почтенный возраст, но лицо и статная фигура это опровергали! Впрочем, страшен был его пронзающий взор. Ледяной, он словно проколол меня, внутри что-то загорелось! Как будто я переборщила с острой приправой, так что возник спазм в горле. Даже не знаю, откуда он возник. Было же довольно темно. Он вышел из зарослей, за ними играла чудесная музыка и маленькие светлячки переливались на цветущих лианах.

— Музыка? — изумилась Нэя, — В джунглях?

— Почему бы в джунглях не быть музыке, раз она там была? Он взял меня за руку и повёл в какой-то тесный шалаш. Старик был чрезмерно высок, как Рудольф примерно. Он знал, чего я хочу. Мы легли на какой-то топчан… Всё же я неправильно называю его стариком. Крепкий мужчина, хотя и не молод. Он оглаживал меня и говорил такие слова, которых я ни от кого не слышала. Только моя мечта в моей юности и говорила мне такие вот нежности губами придуманного мною же возлюбленного. Но в реальности меня никогда не ласкал такой возлюбленный. Если бы вы только могли понять, какое чудовище овладело мною впервые… — тут она прижала ладони к губам и прошипела, — ш-ш-ш, молчи, дура!

Нэя закивала, охотно поддержав её определение, обращённое ею к себе же. Но попытка вырваться, снова оказалась безуспешной.

— Мне стало так хорошо, как не бывает в мучительном мире никогда. Во мне не было стыда за то, что я столь тесно прижата к человеку, которого абсолютно не знаю! А этот необычный старик, — если бы ещё и не видеть его лица! На ощупь-то мужчина хоть куда! Он шептал мне в уши,