Паткуль. Неистовый лифляндец - Борис Николаевич Григорьев

как послам великих держав (Австрия, Франция, Швеция, Голландия) и могла вызвать нежелательную реакцию у австрийского кесаря, патрона курфюрста. Статья 2 – оборонительный союз – фактически сталкивала Россию со Швецией, а это в планы Петра пока не входило[2]. Статья 3 предлагала курфюрсту гарантии на cуверенитет над Пруссией, принадлежавшей когда-то Польше. Всё это тоже могло помешать планам Петра, направлявшегося в Европу с предложениями дружбы и сотрудничества.

Но Петру не хотелось ссориться и с курфюрстом, а Фридрих был настойчивым малым, и царь нашёл выход: договор не подписывать, а договориться обо всём устно: мол, гарантия соблюдения договоров не на бумаге, а в совести государей, и судить о нарушении ими договора может только Бог. Так и поступили: договорились устно, пожали руки, обнялись и поцеловались. Курфюрст не был в обиде – свой клок шерсти в том или ином виде он с паршивой овцы всё-таки получил.

В Кёнигсберге Пётр учился артиллерийскому делу у подполковника фон Штернфельда. Учитель выдал царю аттестат, в котором свидетельствовал, что «господин Пётр Михайлов за исправного, осторожного, благоискусного, мужественного и бесстрашного огнестрельного мастера и художника признаваем и почитаем быть может».

22 июня 1697 года царь отправился в Пиллау, где для него были приготовлены два корабля. Здесь пришлось задержаться из-за событий в Польше, где в это время решался вопрос о польском короле. Претендент Австрии и России курфюрст Август Саксонский боролся за трон с французским принцем де Конти. Как и в наши достославные времена, выборы короля Речи Посполитой проходили в обстановке «чёрных пиаров», грязных технологий, клеветы, подлога и обмана. Французы делали ставку на деньги и католическую церковь Польши, австрийцы – на деньги и военную силу, а русские – на пригожую личность Августа Саксонского, потому что ни денег, ни войска Москва дать не могла. Польская шляхта, расколотая на противоборствующие лагери, с большим усердием включилась в «предвыборную кампанию», надеясь на получение от победителя солидного куша, то есть злотых.

По прибытии в Пиллау Пётр получил от Августа просьбу ввести в Польшу 60-ти тысячное русское войско под водительством князя М. Г. Ромодановского. Царь высказал претенденту свою искреннюю поддержку, но войска не дал – оно было ему нужнее дома. Впрочем, свою искреннюю поддержку саксонцу русские, скорее всего, скрепили какой-то денежной суммой, но об этом история хранит молчание.

Часть пути из Пиллау прошли морем, а потом высадились в Ганновере, опасаясь французских кораблей, осуществлявших блокаду Балтийского моря. В деревне Коппенбрюгге Петра встретили супруга Фридриха III София-Шарлотта и её мать, курфюрстина Ганновера тоже София. Обе Софии сгорали от любопытства увидеть молодого царя и уговорили его отобедать с ними. Будущий король Пруссии снабдил их подробнейшей информацией о только что закончившемся визите царя в Бранденбург и поручал жене и тёще собрать на него новые характеризующие данные. Запад уже триста лет тому назад мучился вопросом «Кто ты, вождь московитов?» и сгорал от нетерпения поближе и получше узнать московского царя.

Курфюрстины дали царю обед, на котором наш царь слегка осрамился, показав своё неумение пользоваться столовыми приборами и прибегая в основном к помощи своих рук. В течение нескольких часов они засыпали московского гостя вопросами, от которых тот страдал, как от уколов шпаги. В результате София Ганноверская выяснила, что «этот государь одновременно очень добрый и очень злой, у него характер – совершенно характер его страны. Если бы он получил лучшее воспитание, то был бы превосходный человек, потому что у него много достоинств и бесконечно много природного ума», и послала это заключение зятю.

Жена же представила мужу более подробный отчёт о проделанной работе, вот отрывок из этого отчёта: «…Он отвечал то сам, то через переводчиков и, уверяю вас, говорил очень впопад, и это по всем предметам, о которых с ним заговаривали… Что касается до его гримас, то я представляла себе их хуже, чем их нашла, и не в его власти справиться с некоторыми из них. Заметно также, что его не научили есть опрятно, но мне понравилась его естественность и непринуждённость, он стал действовать как дома…»

В светской беседе с дамами царь сказал, что не любит музыку и охоту, но зато сам строит корабли и заставил их потрогать свои мозолистые руки. Судя по всему, курфюрстины остались довольны общением с плохо воспитанным, но умным царём и отправились домой писать письма. Царь же облегчённо вздохнул – он с трудом сдерживал раздражение по поводу появления двух «мокрых куриц» на его пути. Он не желал выступать в роли экспоната будущей своей Кунсткамеры, но хорошо запомнил уроки Франца Лефорта и Анны Монс, преподанные в Немецкой слободе, и с честью выдержал это испытание. Характеристики, данные царю в Ганновере, всё-таки делают честь незаурядным качествам курфюрстин, но Пётру это было уже не важно. Он спешил в главную страну своего посольства – Голландию и в Ганновере засиживаться не стал.

7 августа Посольство прибыло в Саардам, а после недельного отдыха и осуществления протокольных мероприятий добралось до Амстердама. Посольство не торопилось представиться Генеральным Штатам, чтобы дать царю время ознакомиться с корабельным делом, в которое тот сразу окунулся с головой, не дожидаясь исполнения протокола. 1 сентября в Утрехте состоялась его короткая встреча с Вильгельмом Оранским, правителем Генеральных Штатов и одновременно королём Англии, а 17 сентября состоялся официальный въезд московитов в Гаагу.

25 сентября начались переговоры со Штатами, в которых участвовал и Пётр. Здесь царь, не умудрённый опытом переговорного процесса, сразу открыл все свои карты по отношению к голландцам и в обмен на помощь оружием и корабельными припасами в войне с турками предложил партнёрам право на транзитную торговлю с Персией и Арменией. Голландские купцы давно лелеяли надежду на выход к знаменитому «шёлковому пути», и царь надеялся на согласие голландской стороны. Но, к огорчению и удивлению русских, реакция голландцев была более чем сдержанная. Голландская сторона определённо не высказывалась, занималась «тягомотиной» и откладывала ответ от одного раунда переговоров до другого.

Послы Великого посольства не приняли во внимание результаты только что завершившихся в Рисвике переговоров, на которых т. н. Аугсбургская лига, куда входили Англия, Голландия и Австрия, принудили французского «короля-солнце» Людовика XIV к отказу от претензий на некоторые немецкие земли и подписали с Францией мирный договор. Теперь у лиги развязывались руки для участия в новой эпопее – борьбе за испанское наследство. Король Испании дышал на ладан и мог в любой момент покинуть этот бренный мир, не оставив после себя наследника. Противостояние с Турцией, союзницей Франции, никак не входило в планы Голландии, Англии и Австрии, и они за спиной Москвы уже готовились к переговорам со Стамбулом.

На четвёртой сессии переговоров Великое Посольство получило окончательный отказ на своё заманчивое предложение. Втянуть Генеральные Штаты в Священную Лигу не удалось. Голландцы, правда, пошли на то, чтобы позволить царю завербовать в Голландии 800 морских офицеров, инженеров, врачей и матросов, но это было слабым утешением для царя.

Впрочем, пребывание Посольства в Голландии не прошло бесследно. Русские, благодаря Петру, кое-какого политеса всё-таки здесь набрались. Если бы в Москве накануне отъезда Головину или Возницыну сказали, что во время пребывания в Голландии им придётся принимать послов третьих стран, они бы сочли это грубым нарушением «порядка». Но в Голландии Великое Посольство не только принимало послов третьих стран (посла Швеции Лильенрота, бранденбургских послов фон Шметау и фон Данкельмана, английского посла графа Пемброка, датского посла фон Плессена и др.), но и наносили им ответные визиты. Россия входила в круг общения просвещённых европейцев.

Между тем, к сентябрю вопрос о власти в Речи Посполитой был решён, поляки выбрали себе королём Августа Саксонского, которого поддерживала Россия, хотя положение саксонца в Варшаве было неустойчивым. Его соперник принц Конти собрал 11-тысячное войско и, заручившись поддержкой литовского гетмана Сапеги, стал угрожать столице Саксонии Дрездену. Саксонский посол К.Г. фон Бозе чуть ли не ночевал в апартаментах Петра и умолял о помощи. И тогда Пётр пошёл на беспрецедентный в дипломатии шаг: 3 октября царь вручил Бозе грамоту на имя главнокомандующего русской армией М.Г.Ромодановского, в которой тому предписывалось немедленно выступить против Конти и его литовского союзника Сапеги[3]. Связь с армией была плохая, и царь рискнул довериться своему будущему союзнику по «троевременной» войне[4]. Пётр научился