Призрак Оперы - Гастон Леру

Итак, на следующий день после того, как пожарный рассказал освоей встрече, Ла Сорелли решила улучшить, насколько это возможно, охрануздания, которое подпало под дьявольские чары. Окруженная танцовщицами и большойгруппой стажеров в трико, она направилась в вестибюль к привратнику, неподалекуот двора администрации, и положила ему на стол подкову. Отныне каждый (речьидет не о зрителях), кто приходил в Оперу, должен был прикоснуться к этойподкове, прежде чем подняться по лестнице. Тот, кто не делал этого, рисковалстать жертвой темной силы, которая овладела зданием от подвалов до чердаков.Поверьте, я не придумал эту подкову (так же как и все остальное в этойистории), и ее до сих пор можно видеть на столе в вестибюле, перед конторкойпривратника, когда входишь в Оперу через двор администрации.

***

Теперь вы, вероятно, можете представить себе душевноесостояние балерин, когда они вошли в артистическую уборную Ла Сорелли.

– Это было привидение! – воскликнула маленькая Жамме, итревога танцовщиц возросла еще больше.

В комнате воцарилось мучительное молчание, нарушаемое толькоучащенным дыханием. Наконец, проявляя неподдельный страх, Жамме бросилась вдальний угол и прошептала одно слово:

– Слушайте!

Всем показалось, что откуда-то из-за двери раздалсяшелестящий звук. Нет, не шагов – как будто легкая шелковая одежда скользнулавдоль двери. Ла Сорелли, пытаясь подавить страх, подошла к двери и спросиларавнодушным голосом:

– Кто там?

Ответа не последовало. Чувствуя, что девушки ловят малейшееее движение, Ла Сорелли, сделав над собой усилие, сказала очень громко:

– Есть там кто-нибудь?

– О да, конечно, есть! – прошептала смуглая Мег Жири,ухватившись за газовую юбку Ла Сорелли. – Не открывай! Боже мой, не открывай!

Но Ла Сорелли, вооруженная стилетом, который всегда был приней, решила рискнуть, она отперла дверь, открыла ее (танцовщицы отступили вванную, а Мег Жири едва дышала: «Мама! Мама!») и смело выглянула в коридор. Онбыл пуст. Газовый свет, подобно огненной бабочке в стеклянной тюрьме, бросалзловещий красный отблеск на все вокруг. С тяжелым вздохом Ла Сорелли быстрозакрыла дверь.

– Нет, – сказала она, – там никого нет.

– Но мы видели его! – настаивала Жамме. – Он, должно быть,крадется где-нибудь здесь. Я не пойду обратно одеваться. Мы спустимся сейчасвниз вместе и вместе вернемся.

Жамме незаметно прикоснулась к маленькому коралловомупальчику, который, как считают, отвращает несчастье. А Ла Сорелли украдкойобвела крест святого Андрея на деревянном кольце, которое было на третьемпальце ее левой руки.

Один известный журналист однажды написал следующее:

«Ла Сорелли – великая балерина, красивая женщина спечальным, чувственным лицом и гибким, как ветка ивы, телом. Обычно о нейговорят, что она „милое создание“. Голова ее легко покачивается, словно пероцапли, на длинной, гордой, элегантной шее. Когда она танцует, движения ее бедерпридают всему телу трепет невыразимого томления. Когда балерина поднимает рукии напрягается, чтобы начать пируэт, тем самым подчеркивая линии бюста и выделяябедро, мужчины, говорят, готовы размозжить себе голову из-за неосуществленногожелания».

Что же касается ее ума, то, кажется, это был установленныйфакт, Ла Сорелли его почти не имела. Впрочем, никто не ставил ей это в вину.

– Вы должны взять себя в руки, девочки! – сказала онатанцовщицам. – Привидение? Может быть, его никто и не видел!

– Мы видели его, – запротестовала одна из девушек, – вчерном фраке и с головой мертвеца, точно таким же, каким его видел Жозеф Бюке!

– И Габриэль тоже встретился с ним, только вчера, – ,сказала Жамме. – Вчера днем, средь бела дня!

– Габриэль? Хормейстер?

– Конечно. Ты не знала об этом?

– И он был в вечернем платье средь бела дня?

– Кто? Габриэль?

– Нет, нет, призрак.

– Да, он был во фраке, – подтвердила Жамме. – Габриэль самрассказал мне. Он был в кабинете режиссера. Вдруг дверь открылась и вошел перс.Вы знаете, у перса дурной глаз…

– О да! – воскликнули все вместе маленькие танцовщицы.

– И вы знаете, как суеверен Габриэль, – продолжала Жамме. –Он вежлив, но, увидев перса, он обычно сует руку в карман и прикасается кключам. Но на этот раз при виде перса он вскочил с кресла и подбежал к замку надвери стенного шкафа, чтобы скорее прикоснуться к металлу. Затем схватил своепальто, висевшее на гвозде, но разорвал его. Габриэль так спешил покинутькабинет режиссера, что ударился о вешалку и посадил себе большой фонарь на лбу.Он оцарапал руку о подставку для дот. Попытался опереться на фортепьяно, но неследил за тем, что делает, и крышка инструмента сильно ударила его по пальцам.Наконец Габриэль как сумасшедший выскочил из кабинета, однако споткнулся наступеньках и упал. Мы с мамой как раз проходили мимо и поспешили помочь емуподняться. Мы страшно испугались, увидев, как он выглядел: весь в синяках, налице кровь. Но он улыбнулся нам и произнес: «Слава Богу, я легко отделался!» Мыспросили, что случилось, и Габриэль сказал нам, почему он испугался:оказывается, за спиной перса он увидел привидение с головой мертвеца, как егоописывал Жозеф Бюке.

Жамме говорила так быстро, будто привидение гналось за ней.Девушки встретили ее рассказ испуганным шепотом, но затем замолчали. Ла Сореллилихорадочно полировала ногти на руках.

– Жозеф Бюке должен помалкивать, – наконец вполголосасказала Мег Жири.

– Почему же? – спросил кто-то.

– Так думает моя мама, – ответила Мег, еще больше понижаяголос и оглядываясь, как бы боясь, что ее услышит некто, кого она не видит.

– А почему твоя мать думает так?

– Тише! Мама говорит, что призрак не любит, когда егобеспокоят.

– А почему?

– Почему.., почему.. Потому что… Да нет, ничего. Этасдержанность лишь возбудила любопытство балерин. Они окружили Мег и просили ееобъясниться. Наклонившись вперед в единой мольбе, они заражали друг другастрахом и получали от этого пронзительное, леденящее душу удовольствие.

– Я поклялась не рассказывать! – прошептала Мег. Но онипродолжали настаивать и так убедительно обещали сохранить все в тайне, что Мег,которая умирала от нетерпения рассказать все, что знала, бросив взгляд всторону двери, начала:

– Хорошо… Это из-за ложи…