Летучий Голландец - Ричард Кнаак

Он не заметил шквала скальных глыб, пока первые две скалы необрушились на корабль. Одна пробила палубу прямо перед ним, а вторая вдребезгиразнесла поручень и палубу наверху, где все еще стоял Фило. То не были обломкиземного вещества, плавающие в этой пустоте, то были гигантские массыпраматерии, ввергнутые в Мальстрем, как листья в потоки ветра. По сравнению сМальстремом они казались просто мелкими камешками, однако некоторые из этихкамешков были больше самого корабля. Скала, прежде попавшая в «Отчаяние»,казалась ничтожной по сравнению с этими монстрами, кружащими вокруг судна.

У Голландца вырвалось проклятие. Из прежнего опыта он знал,что произойдет, если одна из крупных скал столкнется с «Отчаянием». Корабльразнесет вдребезги, как детскую игрушку из соломки. Воспоминания о минувшихкатастрофах все еще были ясными, боль — такой реальной! Конечно, корабльвозродит себя, это правда, но все же…

Новая скала обрушилась на одну из мачт, уничтожив верхнюючасть. Два оставшихся паруса превратились в клочья.

Уши наполнял рев вечно голодной бездны. Ветер угрожал снестиего с палубы в пучину. Каждый шаг давался все с большим трудом. Еще один снарядпронесся мимо.

Что-то привлекло его внимание. Кричал Фило, но в этомкромешном аду ничего не расслышать. Андроид показывал куда-то назад.

Голландец стал оборачиваться. Гигантская волна обрушилась нанего, швырнув в забытье.

Когда он очнулся, всего через несколько мгновений, тообнаружил, что застрял под обломками мачты. Голландец попробовал сделать вдох,но каждое движение вызывало боль в груди. Правая нога была как-то странновывернута, а левую он не чувствовал совсем. Одна рука точно сломана, а другуюон прижал своим телом.

Тяжелые ботинки протопали по качающейся, ходящей ходуномпалубе. Алая тень накрыла его.

— Капитан?

Клюв Фило слегка прижался к щеке Голландца, когда первыйпомощник смотрел, что с ним. Одной рукой он коснулся плеча капитана, затемсломанной мачты. Голландец попробовал что-то сказать, но челюсти его неслушались. Лучше бы сама главная мачта рухнула на него, тогда по крайней мереон попал бы в центр Мальстрема в благословенной тьме.

— Капитан, я…

Фило сорвало с палубы. Почти мгновенно он исчез из виду.

Голландец повернул голову насколько мог. Они неслись в самоесердце Мальстрема, прямо в глотку чудовища. Корабль дрожал в страхе ожидания.Доски с палубы сорвало и унесло в пучину. С новой силой Мальстрем отдирал одинизраненный кусок за другим.

Мачта, прижимающая Голландца к палубе, слегка, будто нехотя,сдвинулась. Казалось, что она сейчас присоединится к летящим обломкам. Этосмещение позволило ему еще чуть-чуть подвинуться. Мальстрем был кругом, и былон еще ужаснее, чем обычно, и все же — он был прекрасен. «Отчаяние» — лишьпылинка в его глазу.

Паруса уже снесло, на палубе ничего не осталось, даже самыхтяжелых и прочно закрепленных предметов. Но и это долго не продлится. Никогдакорабль не проходил Мальстрем без потерь. Буря все стаскивала придавившую егомачту.

Нужно только подождать, пока ее снесет за борт и, когда этослучится, Голландец последует за ней.

Корабль взвизгнул, когда с него снова сорвало доски, и этотвопль заставил Голландца со всей полнотою вспомнить, почему он здесь оказался.Он видел людей и страны, погибшие давным-давно. Люди окружали его, наблюдая заего страданиями. Он это заслужил, ибо именно из-за его мечтаний их больше нетна свете.

Еще одно смещение мачты рассеяло призраки, но не его вину.Затем тяжелая мачта приподнялась. Голландец почувствовал, как давление сталоменьше, а потом и исчезло. Это улетел обломок, придавивший его.

В отчаянии он пытался ухватиться за изломанную, искореженнуюпалубу своей единственной здоровой рукой. Но дерево крошилось, и Голландцасорвало с корабля. Беспомощно он смотрел, как «Отчаяние» уменьшается вразмерах.

Силы, окружающие его, молотили и кидали израненное тело,быстро столкнув его за предел той боли, что можно вынести.

Мальстрем поглотил его, а через мгновение и то, что осталосьот корабля. Затем исчезла гигантская утроба, не оставив и следа своего существования…или существования своих жертв.

А вот и школа. Здесь должна быть та, кого он ищет.

Гилбрин отыскал для своего видавшего виды темно-синего«„додж“а» местечко на парковочной стоянке для гостей, хотя он не мог себепредставить, кому, кроме обеспокоенных родителей, придет в голову явиться свизитом в школу.

Однако он-то явился, в кои веки парковка послужит своемуназначению. Гилбрин знал, ему повезло, что хоть одно место оказалось свободным.Особенно если вспомнить, как и сам он, еще несколько лет назад студент такогоже заведения, частенько при необходимости оставлял машину на такой вот стоянке.Лишь бы поближе.

Он вышел из машины, маленький жилистый парень с лицом юным истарым одновременно, может, около тридцати, а может, и нет. Черты лицаГилбрина, красивые и выразительные, во множестве привлекали женские взгляды:волевой подбородок, короткий нос хорошей лепки, блестящие зеленые глаза,светлые волосы с пробором сбоку. Несколько локонов падало на лоб, а сзади онисвободной волной спускались на воротник золотисто-оранжевой ветровки. Сейчас онбыл чисто выбрит, хотя временами любил отпускать усы.

Ослепительно алая футболка и голубые джинсы довершали наряд.Кроссовки были ярко-оранжевыми. Гилбрин был не из тех, кому нравится проскользнутьнезамеченным, если обстоятельства позволяли.

Бартлет, Аврора, Данди, Шромбург — это лишь четыре из тогоцарства пригородов, что он обыскал за последний месяц. Когда он покинул родныепенаты Шампани, штат Иллинойс, оставляя за спиной точно выверенную степеньвозникающей пустоты, с собой Гилбрин прихватил ложную веру в собственнуюрепутацию, вернее ту, что была у него давным-давно, дома. В начале.

С тех самых пор Странствия учили его иному, но до Гилбринане шибко это доходило, когда дело касалось его самого.

На севере, возле Чикаго — вот все, что он знал, пускаясь впуть Лишь добравшись до южных просторов, предместий южных городов, он смогосознать масштабы своих поисков.

Оказалось, что это самая огромная населенная зона из тех,что он видел в дюжинах своих Странствий. Рыскать в предместьях было трудно, нодело осложнялось тем, что она могла работать и в городе, не ведая обопасностях, грозящих ей из мрака тени, из-под асфальта улиц.