Три короны для Мертвой Киирис - Айя Субботина

— И так, я дам тебе еще один шанс назвать свое имя, пташка, — смилостивился он, все сильнее вдавливая пальцы в ее плечи. — Но имей ввиду: минувшие три дня я провел в седле, ел полусырое мясо, почти не спал и упустил двух жирных оленей, прежде чем настиг третьего. Вряд ли я расположен возиться еще и с твоим абсурдным упрямством.

От него действительно не слишком хорошо пахло: смертью, старой кровью, конским потом. А еще — злостью. Киирис едва сдерживалась, чтобы не залепить нос ладонью, прекрасно понимая, что подобное поведение придется не по душе ее новому «хозяину».

«Ты не станешь полезнее мертвой, — осторожно подсказал внутренний голос. — Или безрукой».

— Киирис, — наконец, назвалась она.

— Киирис. — Он покатал имя на языке, смакуя, будто экзотическую сладость. Потом потянулся к шее пленницы, сдернул полоски ткани, которые она использовала вместо украденного ее пленителямитаэрна[3]. — Ты — рас’маа’ра?

Его палец скользнул по тонкой, безупречно ровной линии на ее горле. Киирис сглотнула, когда тенерожденный наклонился к самому ее лицу, чтобы получше рассмотреть шрам. В его светлых волосах виднелись колтуны запекшейся крови.

— Скованная? — продолжил он допрос.

Она просто кивнула, испытывая лишь одно желание — отодвинуться от него на безопасное расстояние, сбросить прохладную ладонь со своей шеи, чтобы, наконец, перестать дрожать от проникающего под кожу страха.

— Ладно, об остальном побеседуем в дороге.

Он помог ей спуститься, легко усадил на своего жеребца. По щелчку пальцев наследнику подали бурдюк.

— Ты вся дрожишь, рас’маа’ра, — посетовал он, как будто и вправду переживал за ее самочувствие. — Вот, выпей. Это лучшее земляничное вино на тысячи миль вокруг.

Она с сомнением посмотрела на угощение. В ответ на этот взгляд Наследник лишь нетерпеливо подтолкнул бурдюк ей в руки. Киирис стоило труда поднести его к губам: в последние дни она ела черствый хлеб и пила кислое прогорклое молоко, от которого ее желудок постоянно выворачивало наизнанку. После такой диеты и тягот прошедших дней она едва шевелилась. Но вряд ли тенерожденный обрадуется, если она прольет его угощение.

Вино в самом деле было изумительным. За свои полных восемнадцать лет Киирис пила алкоголь всего дважды и понимала, что этого опыта недостаточно, чтобы по-настоящему оценить вкус напитка. Но стоило сладкому хмелю коснуться языка — как аромат спелой сочной земляники ударил в голову сладкой негой. Киирис сделала три жадных глотка, прежде чем поняла, что Наследник тени настойчиво забирает бурдюк из ее рук.

— Хватит, Киирис, иначе ты захмелеешь, — посмеивался тенерожденный, усаживаясь позади нее. — А мне бы хотелось, чтобы заморская диковинка скрасила мой скучный путь домой своими знаменитыми сказками, а не пьяным храпом. Кстати, меня зовут Руантар, но ты, пташка, можешь звать меня Рунн.

Одной рукой он обхватил ее за талию, плотно прижал к себе. Другой взял повод. Киирис очень хотелось отодвинуться, но луки седла, словно тиски, прижали их друг к другу почти с болезненной плотностью.

— Я не рассказываю сказок, — сказала она тихо. Боялась, что и этого будет достаточно, чтобы разозлить ее не отличающегося терпением спутника. — Не знаю ни одной.

Вместо ответа он приблизил губы к ее уху и прошептал:

— Ну так придумай поскорее, пташка, потому что скука злит меня сильнее, чем непослушание.

Только когда их небольшой отряд выехал, Киирис увидела, на кого именно охотился Наследник Рунн. Через спину одной из вьючных лошадей была переброшена громадная лохматая туша даркера. Он был таким огромным, что передние конечности волочились по земле. Тварь убили одним точным ударом, о чем свидетельствовали ее широко-распахнутые, превратившиеся в камень глаза.

Увидев заинтересованный взгляд пленницы, Рунн пояснил:

— Даркер досаждал местным крестьянам: крал детей и развешивал их внутренности, как праздничную гидрянду. Кто-то должен был позаботиться об этих несчастных, пока один мой брат занят сочинительством приказов, а другой собирает солдатиков из гнили и костей.

Слова прозвучали так, будто Наследник действительно считал себя спасителем несчастных крестьян. На самом же деледаркеры, скрумы, трехголовые герты[4]и еще сотни более мелких, но таких же кровожадных тварей появились в Рухане[5]по вине их проклятого семейства. Но не говорить же ему об этом, тем более сейчас, когда он сидит так близко, что можетзапросто свернуть ей шею.

— Я слышал, во время Сковывания послушницы совокупляются с н’тарами, — сказал Рунн, когда всадники выехали на тракт. — И не по разу.

Киирис едва сумела проглотить горький смешок — расхожий миф, который щедро распространяют чистоплюи из Белой зари.

— Разве я смею в чем-то разубеждать Наследника тени? — спросила она, отчего-то не в силах оторвать взгляд от руки, которой Рунн уверенно правил лошадью.

— Так «да» или «нет»?

— Ритуал Сковывания — таинство. Я не смею раскрывать секреты, которые хранились столетиями до моего рождения.

— Даже если я перережу тебе глотку?

Киирис невольно вздрогнула от того, как холодно прозвучали эти слова. Ее страх тут же почувствовал Наследник, потому что он негромко рассмеялся, и его рука мягко погладила ее живот сквозь грязную ткань платья.

— Знаешь, почему я вытащил тебя из грязной клетки, пташка?

— Чтобы перерезать глотку? — вернула она недавнюю угрозу.

— Возможно, когда ты мне наскучишь… — не стал отпираться он. — Но в большей степени потому, что ты привлекла мое внимание. А со мной такое нечасто случается.

— Разве Наследнику нужно задумываться об одной женщине, когда в его распоряжении целый арахан[6]?

— Покорные и на все согласные женщины — что может быть скучнее?

Она скорее почувствовала, чем увидела, как Рунн брезгливо морщится.

— Еда не должна плясать на тарелке, — ответила Киирис словами настоятельницы, которая обучала послушниц премудростям любовной игры.

— Женщина — не еда, Киирис, хотя у каждой есть свой собственный уникальный вкус и запах. Разве тебя не обучили этим сакральным истинам?

Она зажмурилась, мечтая лишь о том, как бы поскорее избавиться от неожиданного внимания тенерожденного. Людская молва не врала — он был явно не в ладу со своими внутренними демонами, и его настроение менялось быстрее, чем восточный ветер. Как тут предугадать, когда ему взбредет в голову озлобиться или выместить недовольство на первом, кто подвернется под руку — на ней?