Дом разделенный - Перл С. Бак
Шрифт:
Интервал:
Сейчас в том глинобитном домике тишина и благодать, подумал Юань, и он мог бы жить там один, потому что дом пустует – если не считать пожилых арендаторов, которым отец разрешил там поселиться после того, как прежняя его обитательница, женщина с невозмутимым серьезным лицом, ушла в монастырь. Однажды он видел ее с двумя странными детьми – седовласой дурочкой, которая потом умерла, и горбуном, который позже стал священником, третьим сыном Вана Старшего. Юань вспомнил, что уже тогда женщина показалась ему монахиней: она прятала глаза, не смея глядеть на мужчин, и носила серое платье, крестом перевязанное на груди. Голову она пока не обрила, но лицо у нее было суровое, как у монахини, и бледное, как ущербная луна, а тонкая нежная кожа туго обтягивала череп. Лицо ее казалось Юаню молодым, пока однажды он не подошел ближе и не увидел на нем сеть тонких, как волос, морщин.
Той женщины давно уж не было в глинобитном доме. Он стоял почти пустой, если не считать двух престарелых арендаторов, и Юань решил, что вполне может там поселиться.
Тогда он вновь вошел в свою комнату, сгорая от нетерпения, ведь теперь он знал, куда ему податься, и первым делом хотел снять ненавистную солдатскую форму. Юань открыл старый сундук из свиной кожи, порылся среди старой одежды и с радостью надел белое нижнее платье, овчинный халат и матерчатые башмаки. Затем тихо прокрался по двору мимо часового, который спал, положив голову на ружье, взял лошадь, вышел за ворота и, оставив их открытыми, вскочил в седло.
Проехав какое-то время, Юань оставил позади сперва городские улицы, затем проселки и наконец оказался в полях. Там он увидел, как солнце медленно поднимается из яркого зарева над далекими холмами, и вот оно уже встало, благородно алое и ясное в холодном воздухе позднего зимнего утра. Это было так красиво, что Юань невольно забыл о своих печалях и наконец ощутил голод. Он остановился у придорожного постоялого двора с глинобитными стенами, из низенькой двери которого уютно и соблазнительно струился дымок, и купил себе там тарелку рисовой каши, соленую рыбу, пшеничный хлебец, щедро посыпанный кунжутом, и чайник чая. Съев все подчистую, выпив чаю, прополоскав рот и расплатившись с заспанным хозяином двора, который успел за это время умыть лицо и причесаться, Юань вновь сел на коня. Высокое ясное солнце уже сверкало на покрытой инеем пшенице и на заиндевевшей соломе деревенских крыш.
Все-таки Юань был еще молод, и оттого ему подумалось, что ни одна жизнь, даже его, не может состоять целиком из худа и невзгод. Он воспрял духом, осмотрелся по сторонам и вспомнил свои собственные слова о том, что ему хотелось бы жить среди полей и деревьев, неподалеку от воды, чтобы всегда видеть и слышать ее, и подумал: «Пожалуй, вот чем я мог бы заниматься. Я могу заниматься чем угодно, раз никому нет до меня дела». Эта маленькая новая надежда понемногу росла в нем, и он сам не заметил, как слова начали перескакивать с места на место, меняться и укладываться в строфы, и он позабыл о своих печалях.
Дело в том, что за годы юности Юань обнаружил в себе склонность к сочинению стихов – коротеньких нежных строф, которые он выводил кистью на веерах и беленых стенах спален. Воспитатель всегда смеялся над этими стихами, потому что Ван Юань писал обо всем милом, нежном и красивом: о листьях, падающих на осеннюю гладь озера, об ивах над водой, только-только одевшихся молодой листвой, о персиковом цвете, розовеющем в белых утренних туманах, и о тучных черных завитках свежевспаханной земли. Он, сын военачальника, никогда не писал о воинской славе, а когда товарищи все же заставили его сочинить песню о революции, она получилась слишком мягкой на их вкус, потому что в ней говорилось о смерти, а не о победе, и Юань очень расстроился, что не угодил им. Он пробормотал: «Такие уж мне пришли строки» – и больше не брался за это дело, потому что при всей своей кажущейся кротости имел немалый запас упрямства и тайного своенравия. С тех пор он никому не показывал свои сочинения.
Теперь же впервые в жизни Юань остался один, сам себе хозяин, и это было прекрасно, и тем прекраснее оттого, что он сейчас ехал один по местам, которые были милы его сердцу. Он сам не заметил, как утихла боль. В душе проснулась юность, и он чувствовал свежесть и силу в своем теле, и сладкий воздух щекотал ему ноздри, очень холодный и чистый, и вскоре он забыл обо всем, кроме чудесного стишка, понемногу обретавшего форму у него в голове. Он не подгонял его. Он любовался голыми холмами, очертания которых отчетливо и резко вырисовывались на фоне ясного голубого неба, и ждал, когда стих его обретет ясность и безупречность гребня холма на фоне безоблачных небес.
Так прошел этот славный одинокий день; дорога успокоила его, и он смог забыть о любви, страхе, товарищах и всех войнах. Когда настала ночь, он лежал в кровати на постоялом дворе, который держали нелюдимый старик и его тихая вторая жена, не слишком молодая и оттого не считавшая жизнь со старым мужем такой уж тоскливой. Юань был их единственным гостем в ту ночь, и муж с женой обслуживали его хорошо; хозяйка кормила его маленькими пирожками, начиненным пряным свиным фаршем. Поев и напившись чаю, он подошел к расстеленной кровати и растянулся на ней, чувствуя приятную усталость, и хотя перед сном раз или два его все же кольнули воспоминания о ссоре с отцом, он без труда смог забыть об этом, ведь еще до захода солнца родился его стих. Он вышел именно таким, как мечталось, четыре безупречные строчки, каждое слово – кристалл, и Юань, утешившись, заснул.
Спустя три таких свободных дня, каждый из которых был лучше предыдущего и полон зимнего солнца, лежавшего сухим припыленным стеклом на холмах и долинах, Юань подъехал, исцеленный и воодушевленный, к деревне своих предков. В разгар утра он въехал на маленькую улочку, увидел глинобитные дома с соломенными крышами –
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!