Дом разделенный - Перл С. Бак

десятка два в общей сложности – и нетерпеливо огляделся по сторонам. Он увидел крестьян, их жен и детей: кто-то стоял в дверях, кто-то сидел на корточках у порога и завтракал хлебом или кашей. Юаню они все показались славными людьми, даже друзьями, и он проникся к ним теплыми чувствами. Сколько раз он слышал, как его начальник выкрикивал громкие слова о простом народе – и вот он, народ.

Однако селяне глядели на Юаня с большим недоверием, а то и недоуменным страхом, ибо правда состояла в том, что хоть Юань и ненавидел войны и все связанное с войнами, с виду он был похож на солдата. Каковы бы ни были его помыслы, отец вылепил его тело крепким, высоким и сильным, и в седле он держался прямо, как генерал, а не сутулил спину, как крестьянин.

Поэтому люди посматривали на Юаня недоверчиво, не ведая, кто он такой, и имея привычку на всякий случай опасаться чужаков и их порядков. Многочисленные дети, стискивая в кулачках ломти хлеба, побежали за ним, чтобы посмотреть, куда он направляется. Когда он подъехал к знакомому глинобитному дому, они выстроились кружком и стали внимательно наблюдать за ним, глодая свои краюхи, шмыгая и пихая друг друга то локтем, то плечом. Наглядевшись, они убежали один за другим домой рассказывать старшим, что высокий черный юноша спешился со своего могучего рыжего коня возле дома Вана, и что он привязал коня и вошел в дом, и что на пороге ему пришлось пригнуться, потому что дверь была для него слишком низка. Юань слышал, как они выкрикивают это своими пронзительными голосами, но ему не было дела до детских россказней. Зато старейшины после этих рассказов испугались еще больше и не подходили к глинобитному дому Вана, боясь, как бы незнакомый черный юноша не навлек на них беды.

Так Юань ступил чужаком на порог дома своих предков, живших на земле. Он вошел в среднюю комнату, встал там и огляделся. Старики-арендаторы, заслышав шум, прибежали из кухни и тоже испугались, потому что видели этого человека впервые. Заметив их страх, Юань слегка улыбнулся и сказал:

– Не надо меня бояться. Я – сын генерала Вана по прозвищу Тигр, третьего сына моего деда Ван Луна, который жил раньше в этом доме.

Он сказал так, чтобы уверить стариков в своем праве находиться здесь и успокоить их, но они не успокоились. Они переглядывались в испуганном замешательстве, и хлеб, который они жевали, камнем застрял у них в горле. Затем старуха положила на стол хлебец, который держала в руке, и отерла рот тыльной стороной ладони, а старик, все это время стоявший с поджатым ртом, шагнул вперед, склонил косматую голову в поклоне и сказал, трясясь всем телом и пытаясь проглотить застрявший в горле сухой хлеб:

– Почтенный господин, чем мы можем вам услужить и что от нас требуется?

Тогда Юань сел на скамейку, опять улыбнулся, помотал головой и ответил свободно, ибо теперь он вспомнил хвалебные речи о простых людях и понял, что не должен их бояться:

– Ничего мне от вас не нужно, я лишь хотел ненадолго укрыться в доме своих предков – может, я даже стану тут жить, пока не знаю. Знаю лишь, что меня всегда странным образом влекло к полям, деревьям и воде, хотя я никогда не жил на земле и ничего о такой жизни не ведаю. Так вышло, что сейчас я вынужден скрываться, и я укроюсь здесь.

Он думал успокоить стариков этими словами, но те опять не успокоились. Они стали обмениваться встревоженными взглядами, после чего старик тоже положил свой хлебец на стол и затараторил, испуганно морща лицо и тряся редкой седой бороденкой:

– Господин, прятаться здесь не годится. Вашу семью, ваше имя очень хорошо знают в этих краях и… Ох, господин, вы уж простите меня, болвана неотесанного, я ведь даже не знаю, как правильно обращаться к таким, как ваша милость… Словом, вашего почтенного отца не очень-то любят в нашей деревне, потому как он военачальник, и дядья ваши местным тоже не по нутру.

Старик помешкал, осмотрелся по сторонам и забормотал Юаню на ухо:

– Господин, местные так ненавидели вашего старшего дядю, что он и его жена и дети со страху уехали жить в какой-то приморский город, где за порядком следят чужеземцы, а когда ваш средний дядя приезжает собирать арендную плату, то берет с собой целую орду наемников из города! Времена нынче тяжелые, и крестьяне так намучились от войн и господских поборов, что впадают в отчаяние! Господин, мы уплатили налоги на десять лет вперед! Негоже вам тут прятаться, юный генерал.

Старуха, завернув свои потрескавшиеся узловатые руки в заплатанный передник из голубой бумажной ткани, подхватила:

– В самом деле, господин, не надо вам тут оставаться!

И пара воззрилась на него в страхе и ожидании, надеясь, что он уйдет.

Однако Юань им не поверил. Он был так рад своей свободе, так доволен всем, что видел, так воодушевлен ясным солнечным днем, что остался бы несмотря ни на что. Он радостно улыбнулся и воскликнул своенравно:

– А все же я останусь! Ни о чем не волнуйтесь, не хлопочите. Только позвольте мне есть то, что едите сами, и я поживу здесь какое-то время.

Юань сел за стол в этой простой комнате, осмотрелся, увидел прислоненные к стене плуг и борону, нанизанные на веревку красные перцы под потолком, пару вяленых птиц и связку лука, и все это было ему внове и пришлось по душе.

Вдруг он проголодался, и чесночный хлеб, который ели старики, показался ему очень аппетитным, и он сказал:

– Я голоден. Дай-ка мне что-нибудь поесть, добрая женщина.

Тогда старуха закричала:

– Да чем же я накормлю такого знатного господина? Сперва мне надо зарезать одну из четырех наших кур, а сейчас у меня есть только этот скверный хлеб, даже не из пшеничной муки!

– Вот и славно, вот и славно, – благодушно отвечал Юань. – Мне здесь все по душе.

Наконец старуха, все еще мучась сомнениями, принесла ему свежеиспеченный хлеб: полоску теста, обернутую вокруг чесночного стебля. Однако ей показалось, что этого мало, и она отыскала в чулане кусочек рыбы, засоленной осенью и припасенной на черный день, и эту рыбу она подала Юаню вместо лакомства. Тот все съел, и грубая эта пища показалась ему очень вкусной – вкуснее всего, что он ел прежде, – потому что он ел ее, став свободным человеком.

Перекусив, Юань неожиданно устал, хотя прежде не замечал усталости. Он поднялся из-за стола