Таймер - Фёдор Михайлович Шилов

* * *

Спать нам всегда приходилось голыми. Утром — подъём по сигналу. Неизменный душ — 28 струй прохладной воды били прямо из потолка. Никаких перегородок, кабинок или отдельных помещений для мытья и справления естественных нужд. Ни женщины, ни мужчины, ни дети не смущались наготы.

После душа мы облачались в чистые рабочие костюмы. Мне в силу возраста поначалу полагалось учиться, и в секторах были сплошь одногодки: 28 дней — уроки счёта, 28 дней — письма, 28 дней — чтения, шитья, готовки… Нас учили пилить и строгать, ремонтировать часы и чинить башмаки.

Но иногда я попадал в сектор со взрослыми и приобщался к настоящему труду, временами — непосильно тяжёлому.

В мои обязанности когда-то входило готовить завтраки на этаж, составлять заготовки для блюд, следить, чтобы не выкипел кофе или не убежало молоко.

Помню, 28 дней подряд я разбивал яйца. Для утренних омлетов, для смазывания пирогов, для кляра — в общем для любых блюд, в состав которых входил сырой белок и желток. Клянусь! 28 дней! Нож в руке, миска на столе и машинальное движение — тюк, тюк, тюк… Дежурный забирал готовые миски и уносил их в поварской сектор. Признаться, бить яйца об пол удавалось мне лучше всего, а в изготовленных мной болтушках всегда плескались скорлупки.

Где-то мне доверяли пришивать пуговицы, а где-то ставили в живую вереницу, передающую со спины на спину тяжёлые мешки. Не стану жаловаться, именно физический труд превратил меня из пухлого, рыхлого ребёнка в поджарого выносливого юношу. Некоторые профессии Таймера, откровенно говоря, пришлись мне по вкусу. Какие-то закалили волю, иные — изменили тело, третьи позволяли многое узнать, четвёртые, напротив, расслабиться и забыться, отключив мысли и давая работу только мускулатуре.

Никогда не знать, что ждёт за следующей дверью, и никогда не жалеть об оставленном насиженном месте — не так много циклов потребовалось, чтобы намертво вбить себе в голову эти простые истины.

Я не был даже подростком по возрасту, когда уже был взрослым по сути. Наверное дежурные в холле, достигшие пубертата, по праву могли считать себя мудрыми старцами, а старики — богами. Чёрствыми, сухими, недружелюбными и злобными богами. Все мы здесь были такими. Вряд ли мне часто доводилось видеть улыбки на лицах, и ещё реже хотелось улыбаться самому.

После работы — снова душ. Снимаем форму. Остаёмся нагими до утра. Обнажёнными и одновременно облачёнными в панцирь.

В моём внутреннем мире существовали всего две диаметрально противоположные эмоции — тяжёлый вздох и вздох облегчения. Мысль же и вовсе одна: «Это всего лишь на 28 дней…»

Сегодня ночью, прежде чем разбудить Шало, я пережил детские годы заново. И заново их осмыслил. Всё — с ног на голову, всё необычно и непривычно сегодня в моей голове, но, если бы это было не так, я бы не осмелился потревожить сон своего друга.

Я лежал в темноте, вспоминая, как таймеровские смены дробили мою жизнь на отрезки по 28 дней. Как сменяли друг друга бесконечные няньки, лица их выпали из моей памяти, а имена вряд ли там вообще появлялись. Они брали меня на руки, качали, кормили и, кажется, держали в голове ту же мысль, что потом посещала и меня: «Это всего на 28 дней». Спихнуть бы этого спиногрыза. И спихивали, едва приходил дежурный — всегда после полуночи, поэтому частенько няньки даже не удосуживались проснуться настолько, чтобы внятно рассказать хоть что-нибудь о подопечном ребёнке. Как правило они сонно указывали пальцем на мою постель и засыпали снова, даже не дождавшись пока подросток-дежурный выведет меня — неодетого — в холл. Там — тёплый коврик у лифта, дальше ещё один — в лифте. Коврики — плевки равнодушной заботы, не более. Идти было холодно и отчего-то стыдно. Поначалу. Потом привык.

Дальше новый сектор и новая полусонная нянька, не желавшая знакомиться со мной в ночи. Мне указывали постель и я трясся под одеялом и растирал руками замёрзшие ступни, тщетно пытаясь согреться.

Утром нас кормили, ополаскивали в душе, одевали в шортики и футболки. Затем — прогулка во дворике, освещённом искусственным солнцем. Там была песочница, качели и даже небольшой фонтанчик. Иногда мы с рёвом пытались утащить из игровой зоны пластмассовый грузовик или — девчонки — куклу, но рёв ни разу не был принят во внимание, и ни одна игрушка не покинула двора для прогулок.

Нам приносили молоко и печенье, или булочку с маком и чай. К обеду накрывали здесь же. Няньки подводили нас к фонтанчикам, не особо впрочем расстраиваясь, если кто-нибудь хватал еду немытыми руками или садился за стол с перепачканными физиономиями.

Ужин — в секторе. И снова — душ перед сном. И снова — нагота. Казалось — скрой я от всеобщего обозрения покрытое гусиной кожей детское тельце и всё, система зашатается, а то и вовсе рухнет.

— Такое ощущение, что мы держим мир голыми упругими задницами, набухшими соскáми и возбуждёнными членами, — это я услышал гораздо позже и тогда не придал значения, а сегодня ночью, прежде чем разбудить Шало, обдумал как следует.

Однажды я и сам оказался в няньках. В секторе было 14 подростков и 14 детей. Всего 28 человек. Всё как всегда. Жизнерадостная кудрявая девчушка, за которой я вынужден был приглядывать, с явным удовольствием гуляла во дворе, играла в немногочисленные и убогие игрушки, оставляла их по первому требованию, не пытаясь устроить истерики, что приглянувшуюся ерунду не позволяют забрать в сектор. Она вообще всегда казалась довольной. Я кормил её, умывал, водил на горшок и в душ, укладывал спать и даже пел какое-то подобие колыбельных.

Как-то раз — я сидел на краю её кровати — она вдруг порывисто обняла меня за шею маленькими ручонками и принялась нацеловывать в щёку короткими отрывистыми поцелуями. Это меня смутило настолько, что я больше никогда не садился к ней на постель перед сном.

Когда пришла пора расставаться, я поступил, как многие: просто указал дежурному нужную кроватку и укрылся с головой одеялом. Малышка плакала, но мне было всё равно. Дети часто плачут и не важно, что эта девчонка была не из тех, кто поднимает рёв по пустякам. Ничего, привыкнет. То, чему отведён срок в 28 дней, слёз не достойно. Подумаешь — просвистят и забудешь!

Я уже говорил, что как-то мне довелось 28 дней дежурить в холле, разводя обнажённых людей по секторам и отбирая младенцев у матерей. Будить тех, чьи 28-дневные