Город и город - Чайна Мьевилль

Многие проститутки Бешеля, особенно в таких районах, как этот, деньги тратили прежде всего на еду и одежду для детей, потом на фелд или крэк для себя, потом на еду для себя и лишь потом на все остальное. Кондиционер для волос находился бы в самом низу такого списка. Я бросил взгляд на остальных полицейских, на Ностина, собирающегося уезжать.

– Ладно, – сказал я. – Ты это район знаешь?

– Ну, он слегка на отшибе. Если честно, то это уже почти не Бешель. Мой участок в Лестове. Когда нам позвонили, начальство вызвало нескольких наших. Но пару лет назад я тут работала, так что немного здесь ориентируюсь.

Сам Лестов тоже был практически пригородом, километрах в шести от центра города, а мы сейчас находились к югу от него, за мостом Йовича, на клочке земли между заливом Балкия и устьем реки. Формально Кордвенна была островом, но она располагается так близко к материку и так тесно связана с ним, что вы бы никогда об этом не подумали. Кордвенна застроена заводами, уже пришедшими в упадок, жилыми комплексами, складами и дешевыми магазинчиками, исписанными граффити. Она находилась достаточно далеко от центра Бешеля, чтобы ее можно было легко забыть – в отличие от городских трущоб.

– Сколько ты здесь провела? – спросил я.

– Полгода, стандартный срок. Все, что можно ожидать: уличные кражи, драки подростков, наркотики, проституция.

– Убийства?

– На моей памяти – два или три. Из-за наркоты. Обычно до этого не доходит: банды научились карать друг друга, не привлекая внимания ОБОТП.

– Значит, кто-то облажался.

– Угу. Ну, или ему плевать.

– Ладно, – сказал я. – Я хочу, чтобы этим делом занялась ты. Что у тебя сейчас?

– То, что можно отложить.

– Мне нужно, чтобы ты ненадолго переехала сюда. У тебя контакты здесь остались? – Она сжала губы. – Если да, разыщи их. Если нет, пообщайся с местными парнями, узнай, с кем они работают. Займись полевыми исследованиями. Послушай, что говорят люди, обойди жилой комплекс – как он, кстати, называется?

– «Деревня Покост».

– В общем, постарайся что-нибудь разузнать.

– Моему комиссару это не понравится.

– Я с ним разберусь. Это ведь Башазин, да?

– То есть вы все уладите? Значит, я буду вторым следователем?

– Давай пока не будем это никак называть. Прямо сейчас сосредоточься на этом. И докладывай только мне. – Я дал ей номер своего мобильника и служебный телефон. – Достопримечательности Кордвенны покажешь мне позже. И… – Я бросил взгляд на Ностина, и Корви это заметила. – Просто последи за тем, что происходит.

– Возможно, он прав, босс. Скорее всего, это дело рук наглого садиста.

– Вероятно. Давай выясним, почему у нее такие чистые волосы.

У нас был целый чемпионат по инстинкту. Все знали, что в свое время комиссар Кереван раскрыл несколько преступлений, отрабатывая версии, которые не подчинялись никакой логике. Все знали, что у главного инспектора Маркоберга таких удач не было и что его неплохой послужной список – результат нудной и кропотливой работы. Мы никогда не называли эти необъяснимые прорывы «озарениями», чтобы не привлекать к себе внимание вселенной. Но они действительно случались, и ты знал, что становишься свидетелем одного из них, когда детектив целует пальцы и прикладывает пальцы к груди, где (в теории) должен висеть амулет Варши, святого покровителя необъяснимого наития.

Когда я спросил у сотрудников полиции Шушкила и Бриамива, зачем они сдвинули матрас, они сначала удивились, затем стали оправдываться и, наконец, помрачнели. Я написал про них в отчете. Если бы они извинились, то я бы закрыл глаза на их действия. Но полицейские так часто оставляли свои следы в лужах крови, стирали и портили отпечатки пальцев, теряли и загрязняли образцы и пробы, что от этого можно было прийти в отчаяние.

На краю лужайки собралась небольшая группа журналистов: Петрус Как-Бишь-Его, Валдир Моли, юноша по фамилии Ракхаус и еще несколько человек.

«Инспектор!» «Инспектор Борлу!» И даже: «Тиадор!»

Большинство журналистов всегда вели себя вежливо и не возражали, если я просил не упоминать о чем-то в статье. Однако за последние годы появились новые газеты, более скандальные и агрессивные – их вдохновляли, а в некоторых случаях и контролировали, владельцы из Великобритании и Северной Америки. Это был неизбежный процесс, и, если честно, местные уважаемые издания занимали места в диапазоне от «сдержанных» до «скучных». Меня беспокоила даже не их склонность к сенсационности, и даже не раздражающее поведение молодых журналистов, а скорее их тенденция покорно следовать сценарию, написанному еще до того, как они родились. Взять, к примеру, Ракхауса, который писал для еженедельника «Реджал!». Разумеется, когда он пытался выудить из меня факты, он знал, что я их ему не дам; разумеется, что когда он пытался – иногда успешно – подкупить младших сотрудников полиции, никто не заставлял его говорить: «Народ имеет право знать!»

Когда он сказал это в первый раз, я даже его не понял. В языке Беша слово «право» имеет много значений и поэтому не допускает жесткого толкования. Мне пришлось перевести в уме его фразу на английский, которым я владею достаточно свободно, чтобы понять ее смысл. Его верность клише оказалась сильнее необходимости вести диалог. Возможно, он не успокоится, пока я не назову его стервятником, упырем.

– Вы знаете, что я вам скажу, – обратился я. Нас разделяла натянутая лента. – Сегодня днем в центре ОБОТП состоится пресс-конференция.

– В какое время?

Кто-то стал меня фотографировать.

– Петрус, тебе обо всем сообщат.

Ракхаус что-то сказал, но я его проигнорировал. Повернувшись, я бросил взгляд на грязные кирпичные здания, на Гюнтер-штрас, по которой проходила граница жилого комплекса. По воздуху летал мусор. Он мог летать где угодно. Какая-то пожилая женщина медленно ковыляла прочь от меня. Она повернула голову и посмотрела на меня. Ее движение поразило меня, и я встретился с ней взглядом. Я подумал – не хочет ли она что-то мне сказать? Я обратил внимание на ее одежду, походку, манеру держаться, на ее глаза.

Внезапно я осознал, что она вовсе не на Гюнтер-штрас и что я не должен был ее увидеть.

Смущенный, я немедленно отвернулся, а она быстро отвернулась от меня. Я поднял голову, посмотрел на заходящий на посадку самолет. Через несколько секунд я повернулся обратно, вытесняя из сознания ковыляющую прочь старуху, и внимательно посмотрел не на нее и не на чужеземную улицу, а на фасады стоящих рядом домов и местный участок Гюнтер-штрас, на эту депрессивную зону.

Я приказал констеблю высадить меня к северу от Лестова, у моста. Эти места я знал не очень хорошо. Разумеется, на острове я был, посещал развалины – и в школьном возрасте, и несколько раз позже, но мои ежедневные маршруты проходили по другим улицам. Указатели здесь привинчивали к фасадам булочных и маленьких мастерских. Ориентируясь по ним, я вышел к трамвайной остановке на красивой площади и встал между домом престарелых с логотипом – песочными часами – и магазином приправ, который распространял аромат корицы.